— Максим, — говорила Лиза таким нежным голосом, — я так скучала по тебе! По нашей дочери! По нашей семье!
— Семье, которой нет уже пять лет ты даже дочь от меня скрыла, — холодно ответил он.
— Я исправлю все! Дай мне шанс! Ради Анны!
И тут я увидела то, что разбило мне сердце на миллион осколков.
Лиза подошла к Максиму, обняла его за шею и... поцеловала! Прямо в губы! А он... он не оттолкнул ее! Стоял и позволял!
Я зажала рот рукой, чтобы не закричать. Значит, все! Значит, он выбрал ее! Красивую, успешную, настоящую мать своей дочери!
А я... я дура, которая поверила в сказку! Поверила, что олигарх может полюбить толстую деревенскую няню!
Тихо-тихо прокралась я к себе в комнату, достала чемодан и начала складывать вещи. Немного у меня вещей было — все поместилось в одну сумку. Как и положено временному человеку в чужой жизни.
Слезы лились ручьем, а я все складывала и складывала. Платья, которые Максим покупал. Туфли, в которых я чувствовала себя красивой. Украшения, которые он дарил...
Все это не мое! Все это для настоящей женщины! Для Лизы!
— Люся? — раздался тихий голосок у двери.
Обернулась — Анютка стоит, заплаканная.
— Ты куда собилаешься? — спросила она.
— Домой, солнышко, — прошептала я. — К маме, в деревню.
— А почему? Мы же семья!
— Нет, Анютка. У тебя есть настоящая мама. Красивая, умная. А я... я была временной.
— Неплавда! Ты моя настоящая мама! Я тебя люблю!
— И я тебя люблю, мифутка. Но иногда любви мало.
— А папа знает, что ты уезжаешь?
— Нет. И не говори ему. Пусть... пусть устраивает свою жизнь с мамой.
— Но я не хочу с мамой! Я хочу с тобой!
— Малышка, — села я на корточки перед ней, — твоя мама вернулась. Она будет с тобой, будет любить тебя. А я... я буду мешать.
— Не будешь!
— Буду, солнышко. В семье не может быть две мамы.
— Может! — упрямо заявила Анютка. — Ты будешь мифутская мама, а она обычная!
Мифутская мама! Как хорошо звучит! Но сказки кончаются, а в жизни все по-другому.
— Анютка, — позвала Лиза из гостиной, — иди сюда! Мама тебе подарки привезла!
— Не хочу подарки! — крикнула девочка. — Хочу Люсю!
— Иди, — попросила я ее. — Не расстраивай маму.
— А ты останешься?
— Я... я скоро вернусь, — соврала я еще раз.
Анютка ушла, а я быстро дописала записку:
"Максим Игоревич! Спасибо за все! Вы дали мне почувствовать себя нужной, любимой. Но у вас теперь есть настоящая семья. Анютка — чудесная девочка, любите ее. Желаю счастья! Люся."
Положила записку на стол, взяла сумку и тихонько вышла из квартиры. В коридоре еще слышала, как Лиза что-то рассказывает про Лондон, а Анютка плачет...
На улице было солнечно, но мне казалось, что вокруг сплошная тьма. Села я в такси и сказала:
— На вокзал, пожалуйста.
Мой телефон завибрировал. Это было сообщение от Максима Игоревича. Я не стала читать. Я знала, что там будет. Уволит. Ведь жена вернулась.
А я…В деревню. Домой. Туда, где меня никто не будет унижать. Туда, где я буду просто Люсей. Толстой. Неуклюжей. Но своей.
Я смотрела в окно. Городские огни проплывали мимо, словно звезды. А я чувствовала себя маленькой, одинокой точкой в этом огромном, безразличном мире. Я оставила там свою сказку. Свою мечту.
Глава 10
Мой мир рухнул. Не в переносном смысле, как это бывает, когда акции падают на десять процентов или конкуренты запускают более успешный проект и отжимают долю рынка. Нет, он рухнул в самом буквальном смысле, словно карточный домик, построенный на болоте во время землетрясения. И виной тому была не глобальная рецессия, не козни конкурентов, не крах фондового рынка, а одна пышная деревенская девушка с плюшевым зайцем и моя бывшая жена, которая, кажется, вернулась из своего "духовного путешествия" в Тибет не просветленной, а еще более коварной и расчетливой, чем была до отъезда.
Я стоял в гостиной своего пентхауса, как памятник собственной глупости и самонадеянности. Лиза, эта змея в дизайнерском костюме от Chanel стоимостью как годовая зарплата среднестатистического россиянина, только что покинула мой пентхаус, оставив после себя шлейф приторных французских духов и ощущение, что меня только что протащили через промышленную мясорубку. Она улыбалась, словно победительница международного конкурса по коварству, и ее улыбка была такой же фальшивой, как ее слезы раскаяния и внезапно проснувшаяся "материнская любовь". Я, Максим Гром, человек, который мог бы раскусить любой обман на корню, выявить подвох в самом сложном контракте, оказался слепым щенком перед лицом женской хитрости.