— Это Васька, Максим Игоревич, — сказала я, хватая наглого кота. — Он член нашей семьи. И да, он действительно думает, что все вокруг принадлежит ему.
Васька, кажется, тут же проникся симпатией к новому человеку. Он спрыгнул с моих рук, запрыгнул Максиму Игоревичу на колени и начал мурлыкать, как маленький трактор. Максим Игоревич сначала застыл, словно к нему подсадили бомбу. Но постепенно его лицо расслабилось, и он начал осторожно гладить рыжего наглеца.
— Странно, — пробормотал он. — Он… он теплый. И мурлычет. А я думал, что коты – это просто декорация.
Ой, да разве ж это не чудо? Мой вредный олигарх гладит деревенского кота и улыбается, как ребенок!
Вечер закончился под звездами, которых в деревне было видно в миллион раз больше, чем в Москве. Мы сидели на крыльце, обнявшись. Анютка спала у меня на руках, измученная счастьем и впечатлениями. Васька мурлыкал у ног Максима Игоревича, окончательно присвоив его себе. И я смотрела на своего мужа. На моего вредного, но такого любимого олигарха, который за несколько дней превратился из недоступного бизнесмена в обычного человека.
— Я люблю тебя, Максим Игоревич, — прошептала я в тишину звездной ночи.
Он поцеловал меня в макушку.
— И я тебя, Люся. Моя пышная, неуклюжая, но такая искренняя Люся. Моя жена. Мое спасение от стерильного мира, в котором я жил.
А потом взял меня за руки и увел в дом, в отдельную комнату, которую нам выделила мама…И это была самая незабываемая ночь в моей жизни.
Я еще не знала, что нас ждет впереди. Медовый месяц в каком-нибудь экзотическом месте. Возвращение в Москву, где мне предстоит стать женой олигарха. И новые сюрпризы, которые приготовила нам жизнь. Но я знала одно: я была счастлива. Счастлива, как никогда в жизни. Моя жизнь, которая до этого была предсказуемой и спокойной, теперь была наполнена хаосом. Хаосом, который, возможно, был именно тем, чего мне не хватало. И Максиму Игоревичу тоже.
Глава 12
Я, Максим Гром, олигарх с состоянием, которое могло бы купить небольшую европейскую страну, повелитель миллиардов и сарказма, который панически боялся детей и всего домашнего, словно они были носителями особо опасного вируса, теперь был женат. Женат на пышной деревенской девушке, которая умела взорвать блендер стоимостью в пятьдесят тысяч рублей, покрасить мои рубашки от Armani в розовый цвет и упасть в обморок от цен на сыр в "Азбуке Вкуса". И, черт возьми, я был счастлив. Счастлив так, как не был никогда в своей идеально спланированной, стерильной жизни.
Наш "медовый месяц" проходил в деревне. В той самой деревне, где туалет был на улице (и это было настоящим испытанием для человека, привыкшего к японским унитазам с подогревом), а вода из колодца. В той самой деревне, где я впервые увидел настоящих коров, не подозревая, что они такие большие и... ароматные, и научился копать картошку (и эффектно падать в нее, пачкая костюмы дороже автомобиля). Это было… незабываемо. И абсурдно до смешного.
И наша ночь, наша незабываемая ночь, когда я так любил ее как никогда и никого в своей жизни. Первый…единственный, так говорила она мне. Задыхаясь в моих объятиях. Родной. Никто меня так не называл.
Первое утро после свадьбы началось с того, что меня разбудил не мой персональный будильник за три тысячи евро, не звонок Игоря с утренними сводками рынка, а… петух. Да-да, обычный деревенский петух, который решил, что шесть утра – это идеальное время для своего персонального концерта. Причем концерт этот был настолько громким и пронзительным, что мне показалось, будто кто-то включил сирену противовоздушной обороны прямо у меня в ушах. Я прорычал что-то нечленораздельное, больше похожее на рев раненого медведя, пытаясь натянуть подушку на голову, но было поздно. Мой священный сон, который я так ценил и который обычно длился строго восемь часов, был безжалостно растоптан деревенской фауной.
— Чертовая птица! — проворчал я, пытаясь найти выключатель, забыв, что находился не в своем пентхаусе с умным домом, а в деревенском домике, где самой продвинутой технологией была керосиновая лампа.
Я спустился вниз, чувствуя себя как зомби из фильмов ужасов, и обнаружил Люсю, которая уже вовсю хлопотала на кухне, готовя завтрак. Она была похожа на маленького, но очень усердного хомячка, который готовит запасы на зиму и при этом невероятно счастлив. На ней был простой домашний халат, волосы заплетены в косу, на щеках румянец от утренней прохлады, и она... пела. Пела какую-то народную песню, слова которой я не понимал, но мелодия была такой жизнерадостной, что даже мое угрюмое утреннее настроение начало оттаивать.
Анютка-мифутка сидела за столом, обняв своего потрепанного плюшевого медведя, который, судя по внешнему виду, пережил не одну войну, и счастливо улыбалась, размазывая варенье по щекам.