Я вздохнул, глядя на неподвижный поплавок.
— Нет, мифутка. Кажется, местная рыба слишком умная. Или слишком вредная. Видимо, мы с ней родственные души.
Вечером нас ждало настоящее испытание – баня. Ой, да разве ж это не экстрим для человека, который привык к спа-салонам с минеральной водой из Альп и массажам от тайских мастеров? Я, человек, который обычно расслаблялся в хаммамах дорогих отелей, теперь должен был париться в деревенской бане, где пахло дровами, березовыми вениками и чем-то еще, что я предпочитал не идентифицировать.
— Ой, Максим Игоревич, — прошептала Люся, когда я зашел в парилку и сразу же почувствовал, как воздух буквально обжигает легкие, — да вы же не так! Надо привыкать постепенно! А вениками надо аккуратно! Вот так!
Она взяла веник, который выглядел как орудие пыток времен инквизиции, и начала осторожно похлопывать меня по спине. Ой, да разве ж это не пытка, завуалированная под оздоровительную процедуру? Я чувствовал, как моя кожа, привыкшая к деликатным кремам за пятьсот евро за тюбик, горит, как будто меня жарят на медленном огне, а мышцы, привыкшие к расслабляющим процедурам, напрягаются от непривычных ощущений.
— Хватит! — прорычал я, пытаясь увернуться от веника. — Я же не бревно! И не шашлык!
Люся смеялась. Громко, заразительно, искренне, так, что ее смех эхом отражался от деревянных стен бани.
— Ой, да разве ж это не смешно? — воскликнула она, вытирая слезы смеха. — Вы же сейчас похожи на вареного рака! Красного-красного!
Я посмотрел на себя в небольшое, запотевшее зеркальце. Моя кожа действительно была красной, как панцирь вареного рака, а волосы прилипли к голове от пота. Вид у меня был, мягко говоря, не презентабельный. Но, к моему собственному удивлению, я не злился. Наоборот – я смеялся. Громко, от души, искренне, может быть, впервые за много лет.
Неделя в деревне пролетела, как один день, наполненный открытиями и абсурдными ситуациями. Я узнал столько нового о себе, сколько не узнавал за годы психотерапии у дорогих швейцарских специалистов. Научился доить корову (ну, почти – Буренка все еще относилась ко мне с подозрением). Научился копать картошку (и эффектно падать в нее). Научился париться в бане (и не кричать от ужаса при виде веника). И, самое главное, я научился быть счастливым. Счастливым с Люсей, которая принимала меня таким, какой я есть, со всеми моими причудами и недостатками. Счастливым с Анюткой, которая называла меня папой и верила в мифических существ. Счастливым в этом безумном, деревенском хаосе, который так отличался от моей упорядоченной жизни.
Васька, наш деревенский кот размером с небольшую рысь, стал моим личным телохранителем и, судя по всему, назначил себя главным по контролю качества моего сна. Он спал у меня на груди, мурлыкал, словно работающий трактор, и требовал еды каждые два часа, как капризный младенец. Я, человек, который никогда не любил животных, считая их непредсказуемыми и грязными, теперь подолгу гладил этого наглого рыжего кота и разговаривал с ним, как с лучшим другом.
— Ну что, Васька, — пробурчал я однажды вечером, почесывая ему за ухом, — ты доволен своей новой жизнью? Считай, что теперь ты живешь в пентхаусе. Правда, деревенском, но все же.
Васька только мурлыкнул в ответ и уставился на меня желтыми глазами, в которых читалось что-то вроде: "Наконец-то ты понял, кто здесь главный."
Возвращение в Москву было настоящим культурным шоком, только наоборот. Мой пентхаус, который еще недавно казался мне образцом стиля и комфорта, теперь выглядел стерильным и холодным, как операционная в частной клинике. Мои дорогие костюмы, которые я так любил и которые подчеркивали мой статус, теперь казались мне неудобными и сковывающими, как смирительная рубашка. Даже мой любимый кабинет с панорамными окнами и мебелью от итальянских дизайнеров вдруг показался мне каким-то безжизненным.
Люся, тем временем, начала осваиваться в Москве, и это было похоже на интеграцию инопланетянина в человеческое общество. Она, конечно, продолжала создавать хаос, но теперь этот хаос происходил среди дорогой техники и эксклюзивной мебели. Она чуть не взорвала микроволновку стоимостью в сто тысяч рублей, пытаясь разогреть пельмени и поставив их туда прямо в металлической миске. Она чуть не утопила мой планшет iPad Pro в раковине, пытаясь "помыть" его, как обычную посуду, потому что "на экране пятна". Она чуть не спалила мой галстук Hermès, пытаясь "погладить" его утюгом для отпаривания штор, который она по ошибке приняла за обычный утюг.
Но теперь я не злился. Не кричал. Не требовал возмещения ущерба. Я смеялся. Громко, искренне, заразительно. Я понял, что этот хаос – это часть ее, часть ее очарования. Часть нашей новой жизни. Часть нашей семьи, которая формировалась через смех, понимание и принятие недостатков друг друга.