А мне вообще думается, что если бы я был редактором российской газеты, я бы к зарубежной тематике осторожно подходил. И если бы при мне кто-то начал обсуждать такие скользкие для России темы, как аварии на электростанциях, или о мудрости руководителей страны говорить, то я бы отошел в сторонку и скромно бы там помалкивал.
Возвращаюсь опять к тем дням. Что еще помнится? В субботу стали идти звонки из России.
– Живы? – это родственники жены спрашивают.
– Живы, – говорю.
– Ну как вы пережили катастрофу? – это уже мой приятель из Москвы звонит.
– Вот, – говорю, – вчера в Нью-Йорк на работу не ездили. Без кондиционеров там не поработаешь.
Обижается приятель.
– Совсем вы там зажрались, – говорит, – без кондиционеров уже жить не можете.
Рассказываю, что в Нью-Йорке воды кое-где не было целый день. Один мой нью-йоркский знакомый живет на 29-м этаже. Так на нижних этажах вода была, а у него – нет.
– А что же пили? – спрашивают из Москвы.
– Нет, с питьевой водой все было в порядке, – говорю я. – Помыться нельзя было.
Опять обижается приятель мой.
– Если холодная вода была, то это не называется, что воды не было. А насчет того, чтобы помыться... один день потерпеть нельзя? У нас еще в июле горячую воду отключили. Я уже месяц не моюсь.
– Ну, ты хоть чешешься? – спрашиваю.
Смеется приятель мой московский.
– Чешусь, – говорит. – Видел по телевизору, какая у вас там давка была на пароме.
Не стал я своему приятелю возражать. Много народу – это не обязательно давка. Не давку он видел, а толпу многотысячную. Давки, как таковой, не было. По крайней мере, когда я там был. Никто никого не давил. И даже не толкал. Ко мне, например, никто и не прикасался. Ни сзади, ни спереди, ни слева, ни справа.
Да и вообще жители Нью-Йорка справились с исключительно трудной ситуацией легко и мужественно. Конечно, возможности у всех разные. Одному ничего не стоит на тридцатый этаж взбежать, а другому до третьего этажа надо с пятью остановками ползти. Не все пострадали в равной степени. Можно только посочувствовать тем, кто застрял в лифтах и, тем более, в сабвее. Но все-таки, в основной массе своей, все, как обычно, были спокойны и, я бы даже сказал, расслаблены. Без особого напряжения на лицах. Не такое, мол, видели.
Вечером и ночью, мои друзья рассказывали, народ на улицах мясо жарил. Группы всякие бродили с гитарами. А добровольцы на перекрестках так и стояли всю ночь. Теперь уже с фонариками. Полицейские отрапортовали, что арестов было в ночь на пятницу меньше, чем в обычный летний день.
А что это я, право, все про Нью-Йорк? А в других городах что? Разбойничал народ, что ли? Нет, конечно. Приятель мой из Мичигана рассказывает: тридцать шесть часов электричества не было. Но все было тихо и спокойно. За продукты вот только друг мой стал переживать. И даже начал было с женой все из холодильника выбрасывать. Но пес ихний им сказал на своем собачьем языке: не выбрасывай, мол, я все скушаю. И действительно, знаете, не обманул пес, скушал все подчистую.
Ну, это я так нарочно сказал – «скушал». Это я шучу, конечно. Хотя что правда, то правда – по-русски мы тут говорить совсем уже разучились. Английский еще не все освоили, а русский очень дружно забывать стали. Вот и говорим на какой-то смеси ломаного английского и ломаного русского. Ну ничего, Нью-Йорк все спишет. У нас тут в наших лабораториях современной жизни чего только не услышишь. Справа от меня два голландца немецкий акцент демонстрируют. Слева итальянец. Давно его семья в Америку переехала. Но все равно. Как скажет что-то, хоть и легчайший, а чувствуется акцент итальянский. Спереди русский парень сидит. Самый жесткий акцент у него, и он об него спотыкается все время. А когда он по клавишам стучит и у него что-то там не получается, русскими словами себе помогает. Сзади китаец с индийцем сидят. К ним еще привыкнуть надо. До сих пор иногда переспрашиваю, что, мол, такое сказали? А рядом с ними – парень из Лондона. Вот этот – уж так наш родной американский язык коверкает, что смешно становится. И такое, знаете, бульканье идет со всех сторон. Ужас просто. Так что у кого там ломаный, а у кого неломаный язык, понять трудно. А я так думаю, что это не так уж и важно, ломаный у тебя язык или еще какой. Гораздо важнее, чтобы у тебя мозги неломаные были. Правильно я размышляю? Да конечно же правильно! Интересно, ребята из русских газет со мной согласны?