…В громадном, блестящем, как новогодний шар, салоне самолета Тимченко чувствовал себя так же неуютно, как в торговых залах Петровского пассажа, в который он случайно заскочил, гуляя накануне по Москве: тот же ужас от непостижимого великолепия, то же болезненное ощущение своей малости и ничтожности.
Но вскоре Петьке стало намного легче. Его неожиданно успокоила грудастая стюардесса. Мило заворковав о чем-то на английском, она протянула Тимченко белый квадратик бумаги. Он так и назывался: «Белая карточка». А может, и по-другому — так назвал карточку старик с грустными голубыми глазами, полулежавший справа от Тимченко у окна. «Надо заполнить. Иначе офицер не пустит», — сказал он. Какой офицер, куда не пустит?.. Тимченко послушно заполнил под диктовку карточку, вписывая латинские буквы в графы, которые указывал длинным медным ногтем на мизинце левой руки старик. Стюардесса вновь заворковала — грудь ее вздымалась, казалось, в такт каждому ее слову. Елядя на колышущиеся сокровища стюардессы, Тимченко и успокоился. Успокоился и неожиданно для самого себя решил больше ничему не удивляться.
Но потом-таки не выдержал и развеселился. Так, от пустяка. Просто — Тимченко проглотил слюну — сдобная стюардесса принесла ему завтрак: чашку кофе и чашку бульона, пахнущего сельдереем, два ломтика обескровленной ветчины и, наоборот, подрумяненные, будто загорелые, квадратные хлебцы. Вот эти, в общем-то, аппетитные хлебцы и развеселили Тимченко: напомнили ему его чудо-бутерброды с черноземом.
— …Это шо за извращение? — ошалел в первый момент Андрейченко, застав друга на его кухне за странной стряпней. Тимченко зачерпывал ложкой черную землю из бумажного кулька и, высыпав ее на ломоть хлеба, деловито размазывал по жуткому бутерброду. Вдруг из земляной икры высунулся ярко-красный, словно вымазанный в «Краснодарском соусе», червяк и молча поприветствовал вконец обалдевшего Витька.
— Петь… Сдается мне, ты на почве отъезда… того… — осторожно начал он.
— Да нет, — сразу все понял и успокоил друга Тимченко. — Я совсем не того. Понимаешь, хочу в Америку родной земли взять — пусть душу и сердце греет. А как ее, землицу-то, провезти за океан, если, я слышал, их таможенники жутко шмонают?.. Вот я и придумал… способ.
— А если они заставят съесть твой способ? — задумчиво спросил Витек.
— Ну-у… — неопределенно протянул Петька.
— А ты знаешь, в Америку вообще со жратвой не пускают? — Андрейченко снисходительно похлопал Петьку по плечу. — Тем более с дерьмом!
— Это не дерьмо, а перегной! — обиделся Тимченко.
— Один хрен, не пустят, — пожал плечами Витек. — Мне знакомый рассказывал. Он там… кажись, в Чикаго, тринадцать месяцев в одном супермаркете полы драил. Точно на флоте салага. Кстати! — Андрейченко радостно хлопнул себя по лбу. — Приятель этот страшный язвенник. Так он повез в Штаты пакет со специальной травой — он без нее ни на шаг, всюду заваривает и пьет. Тьфу, я один раз попробовал!.. И вот он рассказывал, что положил пакет с травой в дорожную сумку с вещами. Положил и все переживал, что америкашки его за одно место схватят: ну, за провоз наркотиков. Ты бы видел ту траву, Петюня, — ну шо твоя конопля!
— Она такая ж моя, как твоя! — огрызнулся Тимченко.
— Да это я так, к слову сказал. Да, но шо ты думаешь? Америкашки в аэропорту просветили его сумку и даже бровью не повели! Так шо, Петюня, без хитростей надо и без партизанщины — насыпь земли в пакет или сумочку и положи с вещами. А то, я тебе честно скажу, с такими бутербродами не в Америку, а в дурдом надо отправляться…
Тимченко улыбнулся: Витек оказался прав — Петьку беспрепятственно пропустили через таможенный пост, не придравшись к содержимому багажа.
В полдень по нью-йоркскому времени, после 10 часов ровного и неинтересного полета, однообразных и сдублированных программ в телике, вмонтированном в кресло соседа спереди, самолет приземлился в вольном Вавилоне Северной Америки. Так сказал голубоглазый старик. В лучах большого солнца Нью-Йорка коротко стриженные, без малейших намеков на лысину, седые волосы старика казались отлитыми из серебра. Откусив от черной сигары копченый кончик, не выплевывая его, он добавил:
— Да поймет нас нью-йоркский бог. Да услышит, на что посягаем, прилетая в этот город.
В аэропорту Кеннеди следом за стариком процедуру проверки и оформления документов прошел и Петька Тимченко. Когда офицер эмигрантской службы, здорово смахивающий на Брюса Уиллиса, только намного моложе, вернул Тимченко документы, старик полюбопытствовал, заглянув в Петькину «Белую карточку»:
— Офицер наказал тебя. Будешь на десять дней меньше в Штатах.
Тимченко равнодушно пожал плечами — он по большому счету и с оставленными ему десятью днями не знал, что делать.
Перед тем как разойтись, уже садясь в ожидавший его иссиня-черный «форд», старик вдруг снова проявил участие к явно контуженному новой действительностью Тимченко:
— Тебя никто не встречает? Бери желтое такси, поезжай на Брайтон. Там тебе расскажут.
Уже из едва-едва приоткрытого окна машины донеслось последнее: — Не забудь про пойнты!
Таксист, очень смуглый парень с фонтаном косичек на голове, был, по-видимому, индусом или выходцем из какой-нибудь другой страны Юго-Восточной Азии. А может, наоборот, он был родом из Нью-Йорка и никогда в жизни не выезжал из него. Кто знает? Тимченко, пройдя короткий путь от самолета через аэровокзал к стоянке такси и при этом успев заметить вокруг себя десятки «разноцветных» лиц, вдруг испытал странное беспокойство. Он начал догадываться, что попал в такое место, где, подобно дегустационному залу, в котором представлены всевозможные сорта вин, водок или коньяков, собрались представители десятков, а может и сотен, стран и народов. Придется ли Петьке по нутру этот город-коктейль?..
Услышав пароль «Брайтон-Бич», индус резво тронулся с места. Всю дорогу, ни разу не обернувшись в сторону Тимченко, он улыбался рассеянно-блаженной улыбкой и непрерывно играл связкой ключей, вращая их вокруг указательного пальца правой руки. Эстакада за эстакадой, поворот за поворотом, многополосная магистраль обрела более привычные уличные черты, одна улица сменяла другую, громады домов устремлялись навстречу и мигом пролетали, проносясь по обе стороны такси… Водитель улыбался все шире, у Тимченко, наоборот, захватило дух. Петька содрогнулся от мысли, насколько глубоко и серьезно заглатывает его нутро незнакомого города. Тимченко видел Нью-Йорк, как младенец, наверное, видит мир — проглатывал картинки, не понимая их вкуса. Петькины чувства вмиг переполнились цветами, звуками, запахами, бившими ему в нос сквозь полуоткрытое окно; мозг попробовал их переварить, но поначалу поперхнулся. Тимченко растерялся: ощущение было такое, будто то, что он слышал, видел вокруг, но не понимал — не есть на самом деле. Жизнь вокруг ему кажется. Она как будто бывает такой.
Но Тимченко продолжал видеть Нью-Йорк — в этом он, слава Богу, не мог себе отказать. Тимченко видел… (Забегая вперед, надо сказать, что осмысление первых минут его знакомства с Нью-Йорком произошло позже, примерно через месяц, когда Петька встретился с чернокожей девочкой Ко. Повторно знакомя его с городом, она объяснила Тимченко смысл многих непонятных тогда картинок и сюжетов из жизни Нью-Йорка.)
Тимченко увидел…
…парень в зеленых вельветовых джинсах, запрокинув голову, пил из бумажного пакета; на парня недовольно косился важный полисмен. (В городе запрещено на улицах распивать спиртные напитки. Но торговцы приноровились: они отпускают спиртное и пиво, вставляя бутылки в непрозрачные пакеты — такого рода камуфляжа достаточно, чтобы к тебе не приставала полиция.)
…вокруг громадной глыбы льда столпились зеваки и люди с видеокамерами. (Это известный 27-летний иллюзионист на 58 часов самовольно заточил себя в многотонную ледяную глыбу, надеясь, что дыхание людей, которые придут поглазеть на него, растопит лед.)
…в громадной витрине расхаживала сногсшибательная блондинка с чашкой в обнаженной руке. Девица оторвала от белоснежной юбки лоскут и… проглотив его, отпила из чашки. (Девица завлекала прохожих на «Шоколадное шоу» — выставку, проводимую кондитерскими компаниями и агентствами мод, среди которых было несравненное «Унгаро». А юбка, нетрудно догадаться, была «сшита» из первоклассного белого шоколада.)