— А где это? — машинально поинтересовался Тимченко.
— Челси? Ну, рядом с Таймс-сквер, к югу и западу от него… Постой, а ты что, педик?
— Издеваешься?! — вспыхнул Тимченко, лицо его тут же покраснело, будто в него впрыснули томатный сок, не иначе. — Хочешь, я докажу тебе, что люблю одних женщин?
— Ну и как же? Изнасилуешь меня? — Ко с пронизывающей иронией смотрела снизу вверх на Тимченко. — Знаешь, что потом сделает с тобой американское правосудие?
— Так, ребята, кажется, вы далеко зашли, — решил спасти ситуацию баритон. — Пэт, погляди: начинается маленькая Италия.
— Ну да, гляди-ка, Вань, какие клоуны, — вздохнул Тимченко, но уже спустя минуту вновь посветлел лицом — Нью-Йорк не то место, где хандрит душа.
Воодушевилась снова и черная красавица Ко. Она потянулась к Тимченко и, искренне чмокнув его в щеку, шепнула: «Ты, как все русские, импульсивен и раним» — и вдруг ударила-уперлась чем-то смертельно твердым Петьке под ребра. Ё, блин, — дамский пистолетик в еще детской ее руке! Баритон внезапно расхохотался, Ко прыснула следом.
— Вы шо, охренели?! — обиделся Тимченко. — Сговорились на мою голову?
— Ну что ты, Пэт! — поспешил успокоить баритон. — Мы всего лишь хотели тебя слегка напугать.
— Ведь мы в Маленькой Италии, — продолжила Ко. — Это земля иммигрантов из Италии. Здесь жило и нашло последнее пристанище много итальянцев, прославивших не только Нью-Йорк. От них торчала вся Америка! Я говорю о гангстерах — Аль Капоне, Фэтсе Домино, Джоне Готти… Да мало ли их было, внесших в жизнь Манхэттена настоящий мужской дух, полный опасности и риска!
— А благородство? — спросил Тимченко.
— Пэт, какой ты наивный! Благородство идет рука об руку с коварством и предательством. Любим-то мы все равно совсем за другое. Догадываешься? За по-тен… Нет, Пэт, не за потенцию. За потенциал! Вот у них того и другого хоть отбавляй! — Ко кивнула в сторону горстки людей, невысоких, с темными, как немая ночь, волосами, зато с цепким, хлестким взглядом, вдруг пробившимся из-за завесы внешнего радушия и за долю секунды успевшим процарапать лобовое стекло Петькиного трака. Китайцы!
…Прошли минуты, закончился и Чайнатаун — город-район китайских ресторанчиков, где подают любимый петькин «чайниз» — курицу с жареной картошкой, приправленную обжигающими кетчупами и специями; район китайских рыбных базаров, щедрых на серебро свежей рыбы, отливающих черным золотом морских угрей, разжигающих аппетит крошечными спинками крупных устриц; район китайских богов и философов, вместе с пылью принесенных на остров Манхэттен из далекой страны, такой древней, что даже в глазах самого юного нью-йоркского китайца Манхэттен выглядит большим яблоком, которое приснилось еще не проросшему яблоневому семени. Закончился еще один завораживающий Петькино воображение район полигамного Манхэттена, начинался следующий — Трибека. Так проходит боль или радость, сменяясь восторгом или унынием… Как-то так получилось, что все это время Тимченко по ломаному, зетообразному маршруту ехал на юг: Сохо, Маленькая Италия, Чайнатаун, Трибека… Разве что с небольшим закидоном на запад. Жить с севера на юг — наверное, это должно что-то значить.
— В Трибеке живут люди с деньгами, — пояснила Ко. — Они их делают, например, на рекламном бизнесе. Как директора «Соотч энд Соотч».
— А на Уолл-стрит съезжаются люди, которые ворочают деньгами! — живо подхватил баритон.
— Да, это так. Хотя в Манхэттене давно уже создана масса других мест, где люди, общаясь со всем миром, делают деньги, — со знанием дела, при этом по-детски скривив губки, заметила Ко. — Я назову несколько таких мест. Ну хотя бы то, откуда мы увидели Манхэттен на ладони, — Всемирный торговый центр…
Они доехали почти до самого нижнего Манхэттена. За несколько мгновений измерили колесами короткую, как вздох восторга, Уолл-стрит. С уважением поглазели на почти двухвековые камни Нью-Йоркской фондовой биржи («Даже у самых отпетых гангстеров, политиканов и финансовых воротил, если они умудряются надолго задержаться на этом свете, рано или поздно появляются монашеские черты», — заметила Ко, когда они проезжали мимо биржи) и, бросив взгляд на юго-запад, туда, где под синей гладью неба смешивают воды Гудзон и бухта Аппер-Бей, живо представили, как взбираются на неземную статую Свободы, возносящуюся с острова Либерти, будто из самой воды… Они двинулись обратно, в сторону верхнего Манхэттена, к Центральному парку, где Тимченко еще не был.
Трак Тимченко бодро шел по Бродвею. Навстречу и обгоняя их, текла пестрая лава автомашин.
— Бродвей — это манхэттенский питон. Длина его впечатляет — 25 километров! — с гордостью сообщила Ко. Иногда они сворачивали на какую-нибудь номерную стрит; пронесясь по параллельной авеню, вновь возвращались на Бродвей — по пути, они решили нанести визит вежливости нескольким известным небоскребам. В их сотах-этажах кристаллизовались мозги, информация и мировые деньги. Так выразилась, казалось, еще совсем юная Ко. Или, может, таков был вольный перевод баритона?
— Движение денег понятно только опытному дилеру или фондовому брокеру, — продолжала умничать Ко. — Для непосвященных этот процесс представляется ничем не упорядоченней броуновского движения.
Может быть, поэтому, следуя неведомым маршрутом капиталов, о которых говорила, морща чудесный лобик, чернокожая красавица, трак Тимченко мотался по Манхэттену какими-то замысловатыми и, могло даже показаться, бестолковыми путями… В итоге все свелось к тому, что, начав моноралли у первого наугад небоскреба (кажется, это было здание «Чейз Манхэттен банка»), Тимченко закончил путь у… неизвестно уж какого по счету. Возможно, это была башня Ливер-хауса или другого супербилдинга, например того же Рокфеллеровского центра. Сначала Петька старательно, можно сказать, с любовью нанизывал на память имена небоскребов, как покойная прабабка Наташа сушеные груши на седую нить. «Трибюн-билдинг, Вулворт-билдинг, Мак-Гроу-Хилл-билдинг, Эмпайр стейт билдинг», — как автомат, выдавал названия баритон. Как вдруг — кто его знает, что послужило тому причиной, — ниточка оборвалась и имена небоскребов, их монстровидные образы безнадежно смешались в Петькиной голове: …билдинг …билдинг …билдинг…
— Тьфу, твою мать! — Тимченко в сердцах плюнул в окно, в мир, к которому еще час назад питал глубокую симпатию.
— Пэт, ты слишком близко к сердцу принимаешь нью-йоркских истуканов, — пожалела его Ко. — Ну их! Поехали лучше в Центральный парк. Там все живое! А в траве живут манхэттенские гномы. Они споют тебе тихую песню о навсегда забытом Новом Амстердаме. Поехали, я покажу тебе дом Йоко Оно, старой вдовы Леннона. С ее домом соседствуют такие же беспроблемные особнячки…
И в самом деле, разве они не могли устать от частых внушительных видов бетона, стали и стекла? Нет, конечно, выдохся один Тимченко, Ко такая поездка была нипочем. Как-никак девчонка родилась в этом урбанистическом котле. Ну а баритон… На какую усталость может посетовать дух?
Направляясь в Центральный парк, они пролетели по Таймс-сквер.
— На Таймс-сквер делают время. Потом продают его по каналам Эй-би-си во все страны. Особенно бойко торговля идет в американский Новый год. Заметь, Пэт, именно в американский, — Ко, не мигая, очень строго смотрела в глаза Тимченко. — Наш Новый год наступает одним из последних на планете. Но это, повторяю, не мешает нам продавать время и… шоп-секс. Вон видишь надпись «Шоу Ворд»? — они повернули с 42-й стрит на 8-ю авеню. — Это честный секс-универмаг. В нем можно посмотреть живое шоу для взрослых. Без обмана.
— Как это? — не понял Тимченко.
— Ты за рулем. Тебе туда нельзя. Ты можешь перевозбудиться и угодить в аварию.
— Да ну тебя! — решив, что его разыгрывают, обиделся Петька.
— Нет, в самом деле. А хочешь… — вдруг тихо заговорила Ко. — Хочешь, я покажу тебе, как это выглядит?
Четверть часа они колесили в ожидании солнечного затмения, но его все не было, поэтому довольствовались темной аркой, ведущей в какой-то навороченный двор. Ко велела выключить в салоне автомобиля свет, минуты две подозрительно сопела в кромешной темноте. Тимченко отчего-то стало стыдно, он занервничал и уже хотел было включить свет… Как его опередил ярко-красный луч лазерного фонаря, прорезавший наискосок черный космос салона и неожиданно упершийся во что-то очень маленькое, изящное, мгновенно взволновавшее его… Тимченко не понял, чем на самом деле была красно-коричневая крошечная ракушка, мерно дышавшая перед самым его носом. На дне ракушки Тимченко разглядел черную жемчужину…