После скандала с письмом в ЦК КПСС я твердо решил, что не буду высовываться. Сколько политработников — и никто не добивается снятия своих начальников, а Гофману больше всех надо. Все! Конец. Упрячут в психушку, и никто не узнает, где могилка моя. Но... Опять «но».
Недаром говорят, что человек предполагает, а Бог располагает. Приезжаю в Коростень. Никто не встретил. Хотя давал телеграмму командиру. Нахожу часть. Дежурный по части показал мне полковника, который сидел на табуретке в тени под деревом и отдавал команды. Подхожу, докладываю:
— Товарищ полковник! Майор Гофман прибыл для прохождения службы в должности начальника политотдела.
Ответ:
— Иди работай.
— Разрешите доложить о моих первых шагах работы. Познакомлюсь с личным составом ракетных дивизионов, штаба, чтобы конкретно ориентироваться в политической работе.
— Давай, езжай.
— На чем?
— На попутных.
Вряд ли еще где-либо и когда-либо так встречал командир начальника ПО. Я понял, что служба с ним мне медом не покажется. Конечно, на попутных я не ездил. Проходит месяц. Подведение итогов. Выступаю с докладом о состоянии воинской дисциплины и партийно-политической работы.
— Я горжусь тем, что меня Москва назначила служить в часть с такими богатыми боевыми традициями. Обидно, что у вас до сих пор нет комнаты боевой славы. Вы ведь сбили семь фашистских самолетов, летевших бомбить Москву.
Командир меня перебивает:
— А ты сделаешь?
— Не я сделаю, а мы с вами сделаем, если вы дорожите славными боевыми традициями полка.
— Ты у меня седьмой начальник ПО. Все трепитесь и ничего не делаете.
— Товарищи офицеры, очередное подведение итогов будет в комнате боевой славы.
И продолжил доклад.
Отношения с полковником И. С. Замогильным — как в сказке. Чем дальше, тем страшнее. На следующий месяц подведение итогов было в комнате боевой славы. Но это мне стоило неимоверных усилий. Только один пример (а их были десятки). Приходит ко мне секретарь партийной организации технического дивизиона и говорит:
— Вы приказали выделить художника для оборудования комнаты славы, а командир сказал, что не даст.
— Передайте командиру дивизиона, чтобы явился ко мне.
Приходит командир дивизиона. Я вынимаю из сейфа инструкцию
ЦК КПСС партийным организациям Советской Армии и в течение часа ее читаю.
— Все понял? — спрашиваю его.
— Так точно. Срочно вызываю с позиции столяра и художника и направляю в распоряжение начальника клуба.
— Идите!
Проходит несколько дней. Опять приходит секретарь парторганизации и жалуется, что людей на комнату славы командир не дает. «Я ему сказал, что доложу Гофману, а он ответил, что положил на Гофмана...»
Даю команду дежурному по штабу вызвать ко мне командира технического дивизиона. Приходит. Вяло, небрежно докладывает. Я с большим трудом сдерживаю себя, чтобы не сорваться. Опять читаю ему инструкцию партийным органам Советской Армии.
— Я все понял.
— Ничего ты не понял. Готовься на парткомиссию. Будем решать вопрос о твоем пребывании в партии.
Рассказал об этом случае потому, что он возникнет на Военном совете армии. Я понимал, что дело не в нем, а в командире части. Подчиненные тонко улавливают взаимоотношения командира с начальником ПО. Надо заканчивать комнату славы и браться за командира.
Я узнаю, что при переезде в Коростень из Москвы привезли несколько вагонов леса, металла, и командирские холуи, в том числе и командир технического дивизиона, торгуют неучтенными материалами, а выручку сдают командиру. Вызываю особиста. После расстрела Берии их поставили на партийный учет в политические отделы, а по оперативной работе они подчинялись своему начальству.
— Подполковник Мохов, даю вам партийное поручение. Надо разоблачить шайку торговцев стройматериалами.
Недели через две он приходит ко мне и показывает документы, что командир присвоил 16 тыс. рублей. В то время это — две «Волги».
3 января 1963 г. Военный совет армии в полном составе прилетает в Коростень для решения вопроса об отстранении полковника Замогильного от занимаемой должности. Я — докладчик на Военном совете.