Еще в молодые годы Гитлер нарисовал торжествующего римского военного начальника с протянутой рукой, послужившего образцом нацистского приветствия.
Партийные съезды не оказывали влияния на генеральную линию НСДАП. Они представляли собой прежде всего «орган демонстрации единодушия». В конце съездов проходили встречи партийных функционеров центрального и окружного уровней. На них Гитлер появлялся редко, отдавая предпочтение таким рассчитанным на публику мероприятиям, как освящение знамен НСДАП, СС, СА и «Гитлерюгенд».
К традиционному съездовскому ритуалу относился и своеобразный диалог между фюрером и участниками съезда. Гитлер восклицал: «Дой-чланд!» («Германия!»), хор голосов отвечал: «Зиг хайль!» Решения, выражавшие поддержку политике НСДАП, принимались единодушно.
Выступления заканчивались скандированием лозунгов: «Адольф Гитлер! Зиг хайль!», «Один народ — один рейх — один фюрер!», хоровым пением государственного гимна «Германия превыше всего!»
В 1937 году на партийном съезде в Нюрнберге Адольф Гитлер выступал перед 20 тысячами восторженных женщин. Находясь в апогее, Гитлер задал собравшимся риторический вопрос: «Что я дал всем вам?» И спустя мгновение сам на него ответил: «Мужчину!». «То, что в это мгновение происходило со слушавшими его женщинами, можно смело назвать оргазмом», — пишет историк Штрассер.
Съезды партии открывали серию очередных торжеств, сопровождавшихся собраниями и выступлениями. В конце сентября проходил «Праздник урожая», на который из различных регионов страны приезжало около 50 тысяч крестьян в праздничных народных костюмах.
На знаменитом Нюрнбергском стадионе Гитлер принимал грандиозные военные парады. Среди трибун из серого камня выделялась центральная трибуна, откуда в дни фашистских сборищ Гитлер взирал на марширующие войска и штурмовые отряды. Отсюда Гитлер напутствовал их на захват чужих земель и уничтожение целых народов. В такие дни город содрогался от топота тысяч кованых сапог. А вечерами колонны факельщиков с дикими возгласами проходили по улицам города.
В дни Нюрнбергского процесса стадион пустовал, но туристы и многие участники процесса фотографировались на том месте, где обычно стоял Гитлер. На центральной трибуне снизу вверх широкая темно-синяя стрела своим острием указывала, где обычно стоял Гитлер. Я тоже однажды сфотографировался на этом знаменитом стадионе. Но обстоятельства вынудили меня эту и многие другие фотографии уничтожить.
Год 1948-й. Я курсант Ивановского военно-политического училища. Отличник. Парторг роты. В роте 100 курсантов и, конечно, все коммунисты. Приказом по училищу назначен знаменосцем училища.
Однажды меня вызывает начальник училища, хотя обычно это делал начальник политотдела, полковник Голубев. Я насторожился, хотя вроде ничем не провинился.
Прихожу. Докладываю. Смотрю — сидят начальник училища, начальник политического отдела, начальник учебного отдела и отдельно офицер «Смерша». Расспросили меня, как служится, как дела в роте, как кормят в столовой. Я ответил, что нормально. Никак не пойму, что им от меня надо. После такой, ничего не значащей беседы, начальник учебного отдела полковник Быков задает вопрос:
— Как вас кормили в Нюрнберге и вообще, как снабжалась советская делегация?
Я ответил:
— Нормально.
— У нас есть сведения, что вы восхищались, как материально была обеспечена американская делегация. Особенно, как они питались, — вмешался в разговор полковник Голубев.
«Мало что я мог говорить в беседе с товарищами», — задумался я.
Пауза затянулась. Начальник политического отдела подбадривает меня:
— Говори, как было. Это же не трибунал, а беседа коммунистов с коммунистом.
— Я не знаю, кто вас информировал, но точно знаю, что это непорядочный человек. Я никогда не хвалил американцев ни на фронте, ни на процессе, ни после него.
Уже много-много лет прошло после этой «беседы», но я благодарен начальнику училища полковнику Ефанову. Он подошел ко мне, похлопал по плечу и говорит:
— Я не сомневаюсь в том, что ты настоящий коммунист.
И тут все залепетали, что, мол, все нормально, не зря же тебя назначили знаменосцем...
Справка. В Нюрнберге мы находились на американском довольствии. Так как я не был гурманом, то ассортимент меня вполне удовлетворял. Вообще на питание никто не роптал. Мне первое время не хватало хлеба. Он был нарезан тоненькими ломтиками, «сквозь него можно было читать», но добавки я не просил.