А как он ее, лежащую на полатях, веником со всех сторон охаживал – и больно, и приятно одновременно, до дрожи!
Хотя, если разобраться, – сильно завидовать тоже нечему. Жена в санаторий поехала остеохондроз лечить, сын на футбольный матч любимой команды в областной центр укатил. А Егор, пока один, тут же ее, Нюру, позвал и развлекается. Кобель – он и есть кобель.
После всего, разомлевшая Нюра вышла из предбанника, устроенного как комната отдыха, на воздух
Забралась по невысокой лесенке и спрыгнула в стоявшую тут же огромную бочку с прохладной водой. Как же хорошо!
Она хотела еще сегодня успеть зайти в сберкассу, но желания поторопиться не было.
Потом, когда они допили вино, Нюра засобиралась домой, но Егор предложил:
– Пошли в дом, покажу тебе, какой я на днях домашний кинотеатр купил.
Нюра домашнего кинотеатра ни разу не видела, ей стало любопытно. У нее в новом доме стоял обычный хороший телевизор, купленный года три назад, который ей все равно смотреть было некогда.
Зашли в большой, отделанный изнутри вагонкой, дом, который Егор тоже построил сам вместе с сыном и помощниками.
Нюра с удовольствием подумала про себя, что ее дом все равно лучше.
По лестнице, увитой по местной воде искусственными цветами, поднялись на второй этаж в спальню.
Егор включил огромный плоский телевизор, который отлично показывал. На экране можно было разглядеть любую, самую мелкую деталь. Нюра решила, что и она купит себе такой же.
После бани и всего, что между ними было, оба устали.
И улеглись рядышком полуодетые, обнявшись, на широкую супружескую постель Егора и его жены.
Пульт куда-то подевался, вставать, чтобы переключить канал, было лень, и они начали почти с самого начала смотреть какую-то очередную мелодраму про современную жизнь, постоянно прерываемую рекламой.
Главный герой кого-то разыскивал, а может, разыскивали его – вникать в это, им, полу-задремавшим, было лень.
Нюра оживилась и, толкнув Егора под бок, стала смотреть на экран внимательно, когда герой – положительный, но запутавшийся в жизни, приезжает зачем-то на красивой дорогой машине в деревню.
И влюбляется там в простую деревенскую девушку (а сам он, скорее всего, подпольный миллионер).
Она приводит его в свою девичью светелку с почерневшими бревенчатыми стенами, увешанными иконами и вышитыми рушниками, а на скрипучем полу лежат самодельные половики из старых тряпок.
Нюра и Егор, смеясь, стали комментировать происходящее в телевизоре.
Нюре забавно было наблюдать, как на экране молодые девушки и женщины прогуливаются по деревенской улице, обряженные в длинные цветастые платья, в платках на голове. А бородатые мужики ступают следом, одетые в косоворотки и картузы с лакированными козырьками. Шествовали деревенские жители степенно, как стая гусей.
– Он же в обычную, современную деревню приехал, а их всех зачем-то одели как староверов…
– Да это просто в Москве многие из тех, кто кино снимает, думают, что в деревнях женщины до сих пор так одеваются и брюк не носят, джинсов тем более, а мужики бороды не бреют.
Девушка, в которую влюбился главный герой, говорила медленно и певуче, пересыпая свою речь старинными словечками: давеча, доколе, спужалася я, охальник.
Потом она, как была – в платке и платье, легла на деревянную лавку, он лег сверху, они стали целоваться и что-то, скорее всего, у них было. (Егор в этом месте игриво подмигнул Нюре и похлопал ее свободной рукой по попе.)
Дальше герои фильма встали с лавки, и девица сказала парню:
– Ты давай поешь с устатку нашего, деревенского – в городе-то у вас такого, поди, не купишь.
Поставила на деревянный некрашеный стол со щелями в палец три алюминиевые миски с едой: картошку в мундирах, криво нарезанное крупными ломтями сало и большие соленые огурцы.
– А выпить почему не нальешь? – спросил Егор в сторону экрана.
Нюра чуть не лопнула от смеха, когда увидела, что девица на экране тут же достала откуда-то здоровенную пузатую бутыль с длинным узким горлышком, доверху наполненную мутной беловатой жидкостью. С трудом приподняла ее на худом пузе и поставила на стол. Из горлышка бутыли вытащила серую скрученную тряпку, и стала наливать своему жениху в большой граненый стакан это ни пойми что. А он жадно смотрел на льющуюся с бульканьем жидкость, и кадык на шее у него при этом двигался и ходил сверху вниз.
Парень только за стакан, а она:
– Ой, обожди, я про хлеб запамятовала, как раз в русской печке батянька каравай испек. Ты, вестимо, отродясь такого не пробовал.