…Нюра давным-давно так от души не смеялась. Она перевернулась на живот и стала, задыхаясь от смеха, колотить по покрывалу руками и ногами:
– Ой, не могу! Вот умора! Они там что, действительно думают, что мы в деревне так живем и так разговариваем?! Это же самые распоследние алкаши такую мутную брагу пить будут, а он вроде как мужчина богатый и положительный!
…На экране в это время герой залпом выпил весь стакан, утер рот рукавом, хрустнул солёным огурцом, а девица уже стоит наготове – протягивает глиняный кувшин с молоком:
– Испей молочка парного деревенского…
Нюра застонала от смеха и несколько минут не могла ничего сказать – только начинала говорить и тут же опять прерывалась, заливаясь хохотом.
Потом с трудом, в несколько приемов, произнесла:
– Ой, не могу… она его погубить решила… после браги, сала и соленого огурца –парное молоко… да он теперь сутки из туалета не вылезет… Слушай, а может это не настоящее кино, а пародия?
– Настоящее. В новых фильмах, когда деревню показывают, сейчас часто так, – весело отозвался Егор.
Он по жизни успевал все: и телевизор посмотреть, и в своем доме всю мужскую работу выполнить, и поработать, и в Москву на заработки не раз съездить.
Прошлым летом он работал в Подмосковье – занимался отделкой дачи одного режиссера с телевидения.
Не раз приходилось им вдвоем за рюмкой беседовать, так что теперь Егор считал, что может говорить о телевидении со знанием дела:
– Они ведь специально снимают такие фильмы за три копейки на бюджетные деньги не для того, чтобы зрителям интересное кино показать, а чтобы поставить этот фильм вечером в такое время, когда больше всего людей у телевизора сидит. И тогда можно в него как можно больше рекламы впихнуть и с тех, кто за рекламу платит, побольше содрать. А это уже совсем другие денежки – большие, и государству неподотчетные. Да и вообще, много всяких махинаций проворачивают; а самое главное – кто узнает, если захотят скрыть – во сколько им на самом деле этот фильм обошелся?!
– А как ты думаешь, почему по телевизору по главным каналам, которые у всех даже в нашей деревне есть, хорошие фильмы, те же наши старые комедии, например, или интересные заграничные, в обычные дни в удобное время вечером никогда не показывают, только по праздникам или по ночам?
– Потому что все равно ведь надо тем, кто деньги на новый фильм брал, отчитаться за них и представить дело так, что выделили их не зря – раз много людей это кино посмотрели. Рейтинг, как это у них называется, по любому вечером будет, и деньги, значит, правильно потрачены.
Нюра, с ее практичностью, вспомнила о своем:
– Интересно, а где можно такой большой стеклянный бутылёк с узким горлышком купить. Я таких в магазинах ни разу не видела. И стаканы граненые вроде давно уже выпускать перестали.
– А это всё, Нюрочка, называется реквизит. Как лет сорок-пятьдесят назад закупили на киностудиях все эти бутылки, стаканы «малиновские» и прочую лабуду, так ими до сих пор и пользуются. Особенно, когда фильмы про деревню снимают. Тащат, понимаешь ли, в свое дешевое кино всякий хлам, что у них валяется на складе, и думают, что это они настоящую нынешнюю деревню показывают. А, скорее всего, и не думают – все равно, что снимать и как, лишь бы денег побольше получить.
Я, когда в Москве работал, знаешь сколько раз от хозяев слышал, что люди потому в провинции бедно живут, что ленятся, в отличие от москвичей, нагнуться и деньги с земли поднять, которые там пачками валяются.
…Нюрочка ты моя, смотри… что-то у меня классовая ненависть поднимается, давай-ка мы опять повторим…
Егор уговаривал Нюру остаться у него ночевать – такой удобный случай когда еще представится: они вдвоем – ни жены, ни сына, никто ничего не увидит и не доложит. Дом стоит на отшибе, а вся усадьба окружена двухметровым забором.
Нюра никак не ожидала, что ей с Егором будет так хорошо, но именно поэтому и не хотела у него оставаться – чтобы потом меньше переживать, вспоминая его. И еще потому, что все равно, как бы ни хорош был Егор, ночевать она хотела у себя дома.
В новом доме она жила уже три месяца, но все еще никак не могла на него налюбоваться и нарадоваться.
На улице уже стемнело. Егор вызвал такси, машина пришла быстро. Нюра не разрешила ему самому заранее расплатиться с таксистом.
– Да ты, оказывается, феминистка! – удивился он.
Напоследок Нюра сказала мужчине:
– Хороший ты мужик, Егор, спасибо тебе.