– Да, – засмеялся Лев Аркадьевич, – я сразу представил, что найдутся критики, которые объявят это гениальным, а множество людей, не имеющих своего личного мнения, будут говорить: «Как это хорошо и как это современно!» Что это новое слово, прорыв в живописи.
– Мне вот интересно, почему в живописи не так, как в музыке.
Истинным ценителям музыки ведь не придет в голову говорить, что музыка Моцарта, Чайковского, фуги Баха – это всё хорошо, но несовременно, непонятно, далеко от сегодняшней жизни. А нынешняя массовая музыка из нескольких аккордов современна, гениальна и за ней будущее. Наверное, есть же такие, кто так считает, но они стыдятся вслух это объявлять.
– Дело к тому идет. Потому что слишком много уже сейчас ничего не значащей абстракции не только в живописи, но и в театральных спектаклях, литературе, скульптурах, архитектуре…
Анна продолжила:
– А вот когда стоишь перед картиной или скульптурой и в душе поднимается восторг, и ты обмираешь, и понимаешь, что вот такое смог сделать только один человек – его автор, и больше никто на свете, потому что ему это дано, в этом его предназначение – вот это истинное искусство. Конечно, такого очень мало, как и всего истинного на свете.
– Да, вы правы, Анна Степановна. Это вещи настолько очевидные, что так должны думать, если об этом захотят задуматься, большинство людей…
Критерий, чтобы понять, действительно перед нами истинное произведение искусства, по большому счету, всего один. Если оно вызывает отклик в душе и я, и вы, и вообще, любой человек, не может его повторить.
Когда же, как правильно вы сказали, у человека возникает мысль:
«Ну и что здесь такого, и я бы смог так сделать», а сам автор называет это инсталляцией, арт-хаусом или арт-объектом, то на такой предмет не стоит тратить даже минуту своего времени, и не верить, не поддаваться на провокации тех, кто хвалит его.
Гениальный художник делает то, чего никогда не было до него, и никогда не будет, дальше – только подделки и подражания. Отсюда и все эти инсталляции.
– Вы сказали «гениальный художник», – подхватила его мысль Анна, – а правильнее было бы сказать – его гениальное творение, ведь, как бы ни называли человека гением – хоть художника, хоть композитора, хоть поэта, никогда не может такого быть, чтобы все его произведения были одинаково прекрасными.
– Совершенно верно.
– Я думаю, что людей, которые хотели бы владеть чем-то уникальным, во много-много раз больше, чем истинных предметов искусства, поэтому и объявляется многое из того, что этого абсолютно не заслуживает, гениальным и, разумеется, очень дорогим.
Дело ведь не только в самом художнике.
С него же кормятся владельцы галерей, критики, искусствоведы, устроители выставок, аукционов.
Многим людям тогда пришлось бы заниматься чем-то другим…
Извините, – понял, что, наверное зря она сказала Льву Аркадьевичу последнюю фразу, смутилась Анна.
– Не стоит. Вы правы.
………………………………………..
А еще Анна поняла, что теперь, прожив несколько лет женой Владимира Андреевича, ей не хватает общения с людьми.
Она не ощущала этого, когда они были вдвоем. Он был для нее и мужем, и любовником, и другом, и собеседником… да и вообще – человеком, за которым она тянулась, что было ей очень интересно.
Но он ведь большую часть дня был на работе, а еще уезжал иногда в командировки.
Хотя, когда была такая возможность, они всегда ездили вместе. И в его отпуска тоже дома не сидели, а побывали в разных странах.
Когда у профессора случалось по несколько выходных дней, они совершали поездки по России: города Золотого и Серебряного кольца, Петербург, Кижи. Валаам, Байкал…
Когда профессор женился на Анне, он стал работать меньше.
Делать это он продолжал скорее уже по привычке.
Он мог себе это позволить, потому что за тридцать с лишним лет своей научной деятельности сделал открытия, на основе которых получил патенты.