……………………………………..
Юля правду матери говорить побоялась. Она, зная, как та относится к Нюрке, решила направить гнев Мариши на нее.
Дочь сказала по телефону: «Мы просто гуляли по трассе, а комендантша Нюрка нас увидела и натравила на нас ментов».
Мариша потом, когда узнала – за что отчисляют дочь, всё равно осталась в уверенности, что без Нюрки тут не обошлось.
О полицейской облаве на проституток, среди которых была ее дочь, Марише рассказал сначала декан юридического факультета, а затем и ректор, уже подписавший приказ об отчислении.
Кстати, Марише в деканате сообщили, что Юлия и Наталья в институт практически не ходили и с таким отношением к учебе сессию они вряд ли бы сдали. И их бы все равно отчислили. Заплаченные деньги за первый семестр никто, естественно, возвращать не будет.
Мариша была в ужасе от того, что ее дочь стала проституткой на трассе. Не могла она себе представить, что Юля может в городе такое сотворить.
Даже, несмотря на то, что сама договаривалась об устранении последствий «дружбы» своей дочки-школьницы сначала с одним парнем, потом с другим…
Она ведь потому и отправила ее в город учиться, что надеялась – здесь Юлька за ум возьмется. А потом замуж выйдет и останется жить в городе.
И все у нее в жизни будет по-другому, гораздо лучше, чем у самой Мариши, а она… как Нюрка…
Мариша стала на чём свет стоит ругать свою дочь и обкладывать ее матюками, а та в ответ заревела как белуга:
– Мам, я больше так не буду… мам, я не хочу в деревню возвращаться… я лучше сразу повешусь…
– Заткнись! Учиться, тварь, будешь?
– Буду!
– Уроки перестанешь пропускать?
– Перестану!
– Сессию сдашь?
– Сдам!
Мариша поверила своей дочери, потому что ничего другого ей не оставалось.
Мариша, естественно, пошла к Нюрке, в ее кабинет.
Она собиралась потребовать, чтобы Нюрка сделала так, чтобы Юлю не отчислили.
Но в кабинете коменданта оказалась совсем другая женщина, которая сказала, что Анна Степановна уволилась, и как ее найти, она не знает.
В отделе кадров института, когда Мариша стала просить адрес – она с усилием произнесла эти слова: «Одинцовой Анны Степановны, бывшего коменданта», – сказали, что никакой информации о бывших и нынешних сотрудниках института они не дают.
Маришу так и подмывало рассказать, что она давно знает Анну Степановну, только раньше ее звали Нюркой, и была она первая проститутка на весь их район.
Но, сделав над собой усилие, она ничего этого не сказала. Стояла и продолжала уже не просить, а требовать адрес бывшей комендантши, переходя на повышенные тона.
Тогда из своего кабинета вышла начальница отдела кадров и сказала, что если она сейчас не покинет помещение, то, чтобы ее вывести, будет вызвана охрана.
Мариша снова пошла на прием к ректору. Добилась, чтобы тот ее принял, и стала ему говорить, что ее дочь все осознала и дала слово, что больше не будет заниматься проституцией.
Но Павел Иванович был непреклонен:
– Да вы что? Здесь не детский сад – «дала слово, что больше так не будет». Раньше надо было думать! Это пятно на репутации института. Такие студентки нам не нужны. Приказ об отчислении вашей дочери и ее подруги я уже подписал. Так что пускай забирают документы и освобождают общежитие.
Мариша не знала, что ей делать.
Единственный выход был – так прижать Нюрку, чтобы она завертелась как уж на сковородке.
И тогда, может, ректор свой приказ отменит или как там у них делается?
Главное сейчас, чтобы Юлька учиться в городе осталась. Чтобы ей в деревню возвращаться не пришлось, то-то тогда разговоров и злорадства будет…
И так, хотя аборты ей делали в другом районе, и вроде никто об этом в деревне не знает, а ну как узнают и об этом, и о том, чем она в городе занималась вместо учебы.
Наташка нисколько не расстроилась из-за отчисления. Она быстро съехала из студенческого общежития и уже нашла себе «работу» при загородном отеле.