— Мастер, — отметив присутствие брюнета, рыжая вдруг почтительно склонила голову в поклоне, упирая сжатый кулачок в раскрытую ладонь. И сморщила носик на выдохе. — Пытаюсь!
— Не выйдет, мед моего сердца, — бархатисто заметил рассмеявшийся Осман, наклоняясь и легко поднимая оброненный на пол рюкзак. — Тебя слишком долго не было.
— Засада, да? — только и успела поинтересоваться девушка, почесав затылок под кепкой… Как тут же по обе стороны от нее, с одинаковыми улыбками голодных нильских крокодилов встали две миниатюрные девчонки, уцепив свою жертву под руки хваткой, крепче самых надежных строительных лесов.
Одна с тройным каре на черных волосах, кончики которых на каждых ступенях были выкрашены добела, вторая — с длинной кипенно-белой шевелюрой, имеющей от концов до середины ярко-рыжий цвет.
И только непокорная грива кудрявой рыжей имела на себе тонкие, почти незаметные прядки, как и белого, так и цвета вороного крыла.
Что-то новенькое.
Неужто, вместо привычной рыжей оторвы в кедах, на этот раз его ожидал целый сплоченный ансамбль?
— Мастер, — не отцепляя рук от рыжей, девушки склонились в идентичном почтительном поклоне, без малейшего намека на сарказм. — Вы позволите?
— Вперед, — разрешающе махнул рукой Осман, к вящему неудовольствию возмутившейся было рыжей.
Одна секунда, две, три… И напряженная тишина сменилась прежним удивлением, шумом и голосами. Откуда-то донесся смех, послышался скрип мебели, вялые протесты и одобрительные выкрики…
— Прошу, — ни капли не удивляясь, турок, прозванный мастером, сделал приглашающий жест в сторону ближайшего пустующего стола.
На удивление, с первым шоком его гость справился довольно быстро. Стянув облитую крутку, стряхнул с нее капли сладкой газировки и, повесив на спинку деревянного стула, уселся со всеми удобствами, закидывая руки за голову.
С недавних пор самоконтроль, не поддававшийся ранее никакому влиянию, повел себя куда лучше и преданней послушного дворового пса.
Но только внешне.
Внутри же, при виде стройной рыжеволосой фигуры, утаскиваемей в дальний угол местного кафетерия, воцарилась самая настоящая буря. Воспоминания, слишком явные, болезненные и неприятные, были во стократ сильнее. Сохранять абсолютное спокойствие на лице парню стоило практически нечеловеческих усилий.
Но что осталось неизменным — это умение делать хорошую мину даже при самой плохой игре. Раньше подобным парень не страдал от слова вовсе… Но некоторые события, которые в его прошлой жизни имели место быть, прочно вдолбили в подкорку ставшее золотым правило: «сначала думай — потом говори и делай».
— Вижу, не по нраву пришелся тебе мой цветок, — глядя на друга, задумчиво протянул Осман, пока на другом конце помещения старшекурсники проворно сдвигали вместе несколько столов. — В чем причина?
— Ни в чем, — хмыкнул шатен, пока под одобрительные крики местные парни легко водружали на импровизированную сцену не только виновницу сомнительного торжества, но и разукрашенных девчонок. — Этот и есть твой отдых, Осман? Я предпочел бы простой обед.
— Ты изменился, друг мой, — вдруг произнес турок, не сводя со своего гостя внимательного взгляда. — И сильно. Почему?
Шатен ответил не сразу, меланхолично наблюдая за местными студентами, жадно и одобрительно пожирающими взглядом троих девчонок, оказавшихся в центре событий. И на то была причина: не успели по помещению разлиться первые тяжелый басы, нежные переливы скрипки и тонкие ноты фортепиано, как женские тела на импровизированной сцене пришли в движение.
Похоже, местные обитатели вполне знали, что планировали, и на что шли — и минуты не прошло, как весь кафетерий замер, глядя на слаженный, чувственный, и дерзкий танец юных танцовщиц, среди которых своей озорной улыбкой выделялся кто-то с очень яркой шевелюрой.
Танцевала он красиво и зажигательно, да. Полностью отдаваясь во власть музыки, переставая замечать кого-либо вокруг. Это было красиво, невероятно, возбуждающе.
Вот только…
— Ничего личного, Осман, — сидящий за последним столиком шатен, не выдержав представшего перед ним зрелища, наклонившись, с силой сжал пальцами переносицу. — Твои ученицы, как всегда, выше всяких похвал.
— Но? — иронично вскинув брови, поинтересовался турок с заметным любопытством в голосе.
— Но, — хмыкнув, добавил шатен, бросив презрительный, уставший взгляд на сцену, аккурат в тот момент, когда роскошные разноцветные кудри, извиваясь в бесстыжем танце, хлестнули по изящному изгибу спины — На рыжих с недавних пор у меня аллергия.