Полз домой, спотыкаясь об козье говно.
Мог копать/не копать, пас овец, пас коней,
Кур доил, стриг свиней — он на все был мастак.
Но друзья говорили — отстань от зверей,
Есть «певички» для этого, чертов дурак
Гуаньмина учили друзья каждый раз:
Штопай дыры в штанах и спину побрей,
Брось овцу, и умойся, тупой свинопас,
Но не слушал он их — с овцой ведь верней.
Что случилось же с ним? Я поведаю вам.
Над землей и под небом печальнее нет,
Той баллады о брате (что брат лишь козлам),
Младшем Ма, накопившем пару монет.
Хохотал и кричал он: «весь мир теперь мой!».
Деньги жгут кошелек — удовольствия ждут,
Но фантазии нет — Ма немного тупой,
Гуаньмина в бордель его ноги несут.
Старый страшный сарай, и старуха при нем,
Тусклый синий фонарь мрачно с крыши свисал,
Гуаньмин захотел туда насовсем,
От коров и овец он немного устал
Бабке деньги свои ссыпал ловко в карман,
О тех самых «певичках» всю жизнь ведь мечтал,
Он ворвался в сарай, резко, как ураган,
И услышал там: «Брат, я давно тебя ждал!».
Там «певичка» сидит, он высок и широк,
Ликом страшен, небрит, перегаром вонюч,
Говорит: «Заходи! Раздевайся, дружок!»
Гуаньмин от тех слов стал ужасно пахуч.
«Заплатил за любовь? Буду нежен я, верь!»
В душу юного Ма смертный холод проник,
Он хотел убежать — но захлопнулась дверь
Ночи тьму разорвал гуаньминовый крик.
Над рекою Чжуцзян снова ярок рассвет,
Рядом маковый луг песню ветра поет,
Вспоминая о том, чего больше нет,
Юный Ма на карачках к дому ползет.
Нет штанов, нет любви, настроения нет,
Нету сил, чтоб к овечкам вернуться скорей,
Он нарвал бы им маков огромный букет,
Проклиная певичек и гадких друзей.
Но нет сил рвать букет, лучше все позабыть,
Ма в канаву заполз, чтобы там полежать,
Кстати, маки ведь можно не только дарить,
А для этого все же их можно нарвать.
Подсушить, оторвать от портянки кусок,
Чтоб скорее небритых певичек забыть,
И свернуть, и вдохнуть терпковатый дымок,
И в мир грез опиатных скорее уплыть…
Вариант 2. by Владимир Ильин edition.
Ма Гуаньмин отдыхать полюбил
На цветущих лугах красных маков.
Подобравши плоды, он тот мак раскурил
Вобрав в легкие вкус опиатов
Но где легкость души, отчего ее нет?
Неужели друг наш, что именем Ма
Вместо плода собрал и вдохнул
Лепешку дерьма?
Близорукий бедняга наш Гуаньмин
Ведь не первый раз с ним такое!
То пойдет в бордель для мужчин
Пропадет там на сутки, на трое
И лишь только под самый конец разглядит
Что конец у девиц посолидней героя
Или, слышал я случай, как овцу огуляв
Говорил с братом Ма, как мужчина с мужчиной
Мол, не видел, ее не желал и был дико не прав
Но и ты, говорит, не носи шерстяные лосины
Но вернемся обратно, к цветочным лугам
К табунам Лошадей Грязи Цветочной
Что Ма Гуаньмину привиделись там
Вместе с бабкой-певичкой, знакомой заочно
Он дышал и дрожал, чуя топот копыт
Покрывался Ма потом от страха
Прижимался к земле, чуя ужас и стыд
Продолжая курить какаху
Вот ползут Небесные крабы
Ровным рядом, от неба до края земли
Вот стоит над Ма та самая баба
Говорит, господарь, я на мели
Сладких утех не желаете ли?
Но наш Гуаньмин близорук и не видит старуху -
Красотка в ушах его песней звучит
И ласковым словом, «моей черепашкой»
К забавам постельным, чертовка, манит.
И вот уже Ма Гуаньмин не теряет минут
Одежды — долой, приличия лишни!
Моя Ло Шуань! — его губы орут,
Уста лобызают соленую вишню!
Чем оно все закончилось, узнать присутствующим было уже не суждено — оратора прервали. Судя по грохоту и гневным воплям, юного Линь Кэ начали бить.
А ведь он не добрался даже до середины!
Глава 10
Как мне напрасно начало казаться, делать в Дунху нам было больше нечего, и настала пора отправляться дальше. Чем мы и собирались заняться. Нашли недорогую гостиницу, и в планах было хорошенько выспаться чтобы утром отправиться в путь, но у судьбы на меня оказались другие планы: уже под вечер в не самую богатую, но и не самую убогую комнату гостиницы, занятую этим старым праведником, приперся юный мастер легкой кисти и красного словца по имени Линь Кэ. Под мышкой он нес тубус из дорогой тисненой кожи, а на лице его блуждала легкая улыбка победителя. Сей достойнейший отпрыск семьи Линь уже успел сменить свой ужасный балахон на костюм из красного шелка и теперь источал ауру настоящего Молодого Мастера, который способен преуспеть в любом начинании, за что бы ни взялся. Ни слегка распухший нос, ни умело заретушированный толстым слоем пудры подбитый глаз — ничто не могло испортить этот утонченный образ юного ученого.