Выбрать главу

Таким образом свершается как бы и время «запредельное», в котором и происходит преображение Хакима из добычи в Охотника. Все больше удаляясь от событийности в царство озарений, предчувствований, все больше становясь внеличностным («Безымянный говорит»), даже превращаясь в голос потусторонний (Хакима), повествование все больше «стягивается» к единой точке, собирая в нее, как в каплю, все предшествующее разнообразие голосов. И становится очевидным смысл «исчезновения» Хакима как искупительной жертвы, принесенной человеком самой Земле, «где так еще много зла», во имя очищения ее; и смысл все разгорающегося зноя, который также сродни очистительной силе огня. Недаром возникает в конце дилогии и образ полога, раскинувшегося над землей: конечно же, он призван не только скрыть, рассеять повсюду, сделать невидимыми тех, кого ищут и кто воздает народу «богову долю», но и спасти сами человеческие души… Вот именно в этой точке — торжества преображенного Хакима — «мистическое время» и начинает раскручиваться в реальное, наполняться не божественным, но гуманистическим, земным смыслом. Потому что само понимание высшей Цели, Новой Веры у Диба очевидно сопряжено с ее прежде всего земным истоком — Человеком. Во имя этого Человека — Спасителя земли, Человека — Будителя народа, Человека — Защитника людей, Человека — Властелина мира и совершают свое подвижничество люди Хакима. Не случайно в своем пророчестве Лабан, предвидя торжество в мире «свободных людей», сказал: «Я в пути, я пляшу». И не случайно в последних словах Хакима — тоже желание «отпраздновать торжество». Так, подспудно прозвучав, своеобразно трансформированной вернулась на круги своя тема «Пляски» — но не Властелина Смерти, а Жизни, Человека — Повелителя Свободного царства свободных людей…

Искусство Диба, приобретая символическую глубину, сосредоточивалось на главных моментах национальной жизни, на тех ее сущностных началах, которые позволяли художнику искать перспективы ее движения. Берега Отчизны не отдалялись, но врезались в память, в сердце, и бегущая по волнам внутреннего моря, связующего художника с родной землей, мысль, всегда устремляясь на встречу с ними, обретала их. Казалось бы, чем дольше длится жизнь Диба вдали от Алжира, тем естественнее потребность осмыслить окружающее, запечатлеть то, что близко, рядом. Однако и не столь давние произведения Диба — роман «Авель» (1977), сборник стихов «Прекрасный Огонь» (1979) и роман «Террасы Орсоля» (1985) — свидетельствуют о том, что и на западную действительность художник продолжает смотреть прежде всего через призму Алжира. Расширяя изображаемый им реальный контекст до метафорического обобщения, Диб и «чужеродный материал» заставляет звучать, только подчинив мелодии своего сердца. А оно продолжает воспевать Родину.

…Вот и герой «Авеля», устремившийся за своей прекрасной Возлюбленной, оставляет мир, где он «принесен в жертву», и навсегда остается с Той, которая одна способна вернуть человеку его подлинность… Вот и Аэд, герой «Террасы Орсоля», вспоминая оставленный за морем родной город, его «золотую землю», его «золотое солнце», его «белизну» и «чистоту», слыша даже во сне его «освежающее дыхание», «прозревает», видя «изнанку» холодного и мрачного Севера, где мечутся, забытые в безразличии окружающего, одинокие, чуждые друг другу люди… Фантастический, светоносный Орсоль, легко реконструирующийся в своих реальных географических пределах, и удерживающий, как в ловушке, героя чуждый мир — два символа, но и два полюса вполне реального пространства человеческой души, истерзанной тоской по родине и измученной «медленной смертью» на чужбине…

Так снова и в последних романах Диба «всплывает» тема Отчизны, единственной земли, где человек обретает свою сущность.

…И вспоминаются тогда звучащие как заклинание слова, написанные Дибом еще в то время, когда шла в Алжире война и когда «тень-хранительница», образ далекой Родины, снилась поэту в его изгнании, избавляя от страшных видений: «Земля, спаленная зноем, черная моя матерь. Не брось меня на съеденье Времени, лютому зверю. Услышь мой голос…»[1]

Примечания

1

Перевод Юрия Стефанова.

(обратно)