— Может, я чего-то не поняла, но разве у вас в тот момент был выбор? То есть, понятно, что был — бежать или не бежать. Но по сути… Вы говорили о вероятностях. Когда один вариант выбора в тысячу раз вероятнее другого, и возникают тысяча ветвей с одним выбором и всего одна — с другим. И гораздо больше шансов…
— Да! Вы правы. Тысячу раз правы. Именно так все и обстояло. Я должен был побежать за ней. Я хотел так сделать. Мне даже показалось, что я уже бегу, и я очень удивился, что все еще стою у окна, прилипнув лбом к стеклу, и смотрю, как Тина проходит мимо жухлых кустов и направляется к троллейбусной остановке. Конечно, у меня практически не было выбора, и я видел, я действительно совершенно четко это себе представлял: сбегаю, не дожидаясь лифта, с пятого этажа, хлопаю дверью парадного так громко, что Тина оборачивается, я вижу ее глаза — огромные, синие, — она удивленно смотрит, как я мчусь к ней поперек всего, что встречается по пути… Я это вижу так четко, что вот… описываю вам сейчас, будто произошло именно так, да так и действительно произошло в тысяче, а может, даже в миллионе ветвей многомирия. Но я… Мне никогда не везло в лотерею, Ира. Я никогда ничего не выигрывал. Когда у меня перестала кружиться голова от восторга, просто от ощущения, что я опять вижу ее, что я могу… Тины уже не было во дворе. И я ни тогда, ни сейчас не мог и не могу вспомнить (а ведь я следил за ней, не отрывая взгляда), села ли она в проходивший троллейбус, а может, свернула по улице направо или налево, или перебежала дорогу и пошла по одной из многочисленных аллей, что вели в парк, или зашла в какой-то из домов. Когда я опять начал соображать, бежать куда-то было бессмысленно. Я стоял и смотрел. В пустой двор. То есть, двор, конечно, не был пустым. Утро, ясный день, люди торопятся на работу. Мужчины и женщины. Но все равно двор был пустым. Вот… Так все и произошло.
— Произошло… Что?
— Не понимаете? Я сделал выбор. Потом, размышляя над всем этим, я понял, что… Этот или другой похожий по распределению вероятностей выбор должен был возникнуть в тот момент, когда я решил бросить жребий. Понимаете? Нет? Ну как же… Смотрите, Ира. Для наблюдателя, знающего о Многомирии, вероятность наблюдать склейку ветвей, возрастает, верно? То есть, возрастает вероятность наблюдения одиночного явления. Если вы проводите физический эксперимент, то непременно на графике окажется лишняя, неизвестно откуда появившаяся точка, которую никто не сможет интерпретировать. Если вы астрофизик, то в спектре какой-нибудь галактики зафиксируете линию, которой быть не может, назовете спектр испорченным и… Если это, как бы сказать, простой смертный…
— Вроде меня.
— Вроде вас. Да. Тогда в вашей квартире начнут исчезать знакомые предметы. Или что-то появится там, где никогда не лежало… Я о Многомирии знал. Единичные явления наблюдал много раз. Создал теорию их появления. Частоты, абсолютные величины… Я обязан был подумать о том, что когда… Та статья, о которой я говорю… Это была важная для понимания многомирия и роли темного поля статья. Я обязан был сам решить! А я положился на жребий. Так на так. Почему я в тот момент не подумал о том, что вовсе не перекладываю решение на волю случая? Решение положиться на волю случая уже было выбором! Моим. Я должен был предвидеть, что неизбежным следствием такого выбора должно было стать возникновение склейки. И ситуации, когда мне придется принять гораздо более важное решение. Положительная обратная связь. Я не подумал об этом, а просто решил: дай-ка брошу жребий…
— И оказались на ветви…
— И оказался на ветви, где… на ветви с малой вероятностью. На ветви, где единичные явления — самое естественное, что наблюдается в природе. Я положился на волю случая, то есть на единичное явление. Это, в свою очередь, вызвало у меня желание снять с себя ответственность за происходящее. В свою очередь, это привело к еще более маловероятной склейке, а она, в свою очередь, вызвала у меня еще большее желание только наблюдать и… Понимаете? Я это потом описал математически. Работу опубликовали в «Математикал ревю», она стала первой, за которую я и получил премию. Но это потом. А тогда… Нагнетание вероятностей, каждая из которых было лишь чуть-чуть меньше предыдущей… И в результате я просто обязан был оказаться на той ветви, где… Конечно, это могло быть и что-то другое. Скажем, самум, каких в наших краях не бывало. Или нашествие саранчи. Падение метеорита на цветочную клумбу во дворе. Что угодно. Но произошло то, что произошло.
— Простите, но метеорит… чепуха это, даже мне понятно. Выбирало ваше подсознание. С какой стати оно должно было выбрать какой-то камень? Оно выбрало из всех маловероятных явлений самое для вас вероятное. Или — желательное. Лично для вас.
— Вы умница, Ира. Я вам уже говорил? Да. Я это понял… потом. Когда описал математически. Самое вероятное из невероятных… Я никогда не выигрывал в лотерею. Я и тогда на самом деле не выиграл, потому что уже находился на ветви… одной среди миллиона.
— Что вы сделали?
— Потом? Ничего. Я стоял у окна, пока не кончился час пик, пока на детской площадке не появились малыши, пока у меня не заслезились глаза от глядения в одну точку… туда, где я в последний раз видел Тину.
— В последний раз? Действительно — в последний?
— Не ловите меня на слове… Потом я сел к компьютеру и стал записывать. Выбор, склейка, одиночное явление, квант темного поля, связь склеек экспериментальных с ментальными… Я думал о Тине…
— За которой не пошли.
— Да. Помните песню из кинофильма?.. Я его не видел, только песню слышал много раз… Такие слова: «Две вечных дороги — любовь и разлука — проходят сквозь сердце мое».
— Нас венчали не в церкви.
— Нас… что? Мы с вами…
— Фильм так назывался. «Нас венчали не в церкви». Советский еще фильм, полвека…
— Вы видели?
— Конечно. Фильм довольно слабый… А песня хорошая.
— И… Чем там кончается? Они…
— Нет. Они так и не были счастливы.
— Вот видите…
— Хотите другую цитату, она больше подходит к вашему случаю? Из «Обыкновенного чуда». «Есть только один день в году, когда влюбленным все удается. Ты прозевал этот день. Прощай».
— Почему «прощай»? Вы… ты… уходишь?
— Господи… Это цитата. И «ты» — тоже. Цитата. Мы пока на «вы».
— Послушай… Я уже все рассказал. Больше мне добавить нечего. И я зверски проголодался. Мы сидим тут уже пять часов.
— Три с половиной. У меня диск на пять часов, он еще не полный. И ты мне не все рассказал. Мы даже до десятого августа не добрались.
— Ну как же… Тогда и был на самом деле этот день Ч. Все, что происходило потом, — следствие, результат.
— Погоди. Чего-то я не понимаю. Почему тогда? Ты же ничего тогда не сделал? Просто стоял и смотрел. И упустил свое счастье. Второй раз.
— Почему второй? В первый раз от меня ничего не зависело. Я пошел за Тиной, я ее искал в том доме, но что я…
— При чем здесь дом на Пестеля? Я вовсе не об этом. Ты что, сам до сих пор не понял? Я о Зое говорю. О твоей Зое, которая тебя любила и по твоей милости вышла замуж за… не знаю. Неужели они не развелись до сих пор?
— Развелись. В прошлом году. А ты откуда знаешь?
— Неужели все великие физики такие дураки?
— Не все.
— Надеюсь. Вы сейчас видитесь?
— Кто?
— Ты и Зоя.
— А… зачем тебе это? Я не хочу, чтобы об этом было в твоем журнале, это совсем…
— Ничего там не будет, не беспокойся. Ты можешь ответить или нет?
— А о десятом августа?
— Потом. Сначала — о Зое.
— Иногда видимся. Она недалеко работает в одной фирме…
— И что?
— Здороваемся. У нее ребенок. Мальчик. Сашей зовут. Шустрый такой. Два года. Ей со мной некогда разговаривать — работа, дом, сын…
— Некогда, значит?
— Ну… Я же вижу.
— Ты братьев Стругацких читал?
— Конечно. При чем здесь Стругацкие?
— Да так… Еще цитата. Кажется, из «Понедельника»… Там один персонаж говорит другому: «Шиш ты видишь». А другой удивляется: «Я вижу шиш?»
— Это не из «Понедельника».
— Неважно. Цитата правильная.