— Отцом твоим, главой рода и не склонился, а принят был…
— Неважно то. Захочу, моим станет, захочу, твоим. Моя воля. С нами иди, и ты того добьешься.
— Арью с навью землю делить?! Не быть тому!..
— Быть. Сестра ты мне и воля моя, чтобы ты со мной была, одной из нас. Позже благодарить станешь.
— Не в том суть, — догадалась Дуса, холодея от слов Финны, от понимания к чему и почему она все это говорит. — Он приказал. Финна милая, — затрясла ее за плечи. — Очнись, родная! То не твое — нагом посланное. Его словами ты говоришь, ему ты подвластна!
— А хоть и так, — прошептала, сверкнув глазами. Страшно лицо сделалось у нее, взгляд того ужаснее. Схватила сестру с силой за волосы, к себе приблизила и в лицо зашипела. — Чего испужалась? Нужна ты ему, так дайся. Возьмет малость, вернет сторицей. Не убудет от тебя, а прибудет много. Сильна станешь, как сам Яр. С твоей то силой еще и власть навью приобресть — равной тебе не будет. А я подмогну. Я, сестра твоя! Вместе править станем!
Дуса рванулась из крепкой хватки безумной, вскочила и ладонь к лицу сестры выставив, зашептала запретное, что только в крайнем случае дозволялось применять. Пусть судят родичи, пусть матушка упреками губит, но нет иного выхода у Дусы, как словом заветным напасть остановить, сестру угомонить и от опасности спящих в храме детей спасти.
Финна зашипела, подниматься начала и осела, мгновенно превратившись в столб. Закаменела от пят до макушки. Арес спокойно на Дусу глянул и вдруг отпрянул, ликом от ужаса исказившись. Девочка сперва не поняла что с ним и только почуяв, как змея с венца Рарог зашевелилась, сообразила — каргоны он испугался.
— Ш-ш, — руку выставила мальчика успокаивая. Тот сполз по каменной стене храма на пол, обмяк, но взгляда полного ужаса с девочки не спускал.
— Ведь… ма-а … — просипел с трудом.
Не Мать Ведунья, а Ведающая Ма — недоучка, низких энергий владетельница.
Дуса вовсе опечалилась: за что ж ее так то? Разве ж виновна она, что Рарог ей каргону вздела али в том вина, что сородичей защищая родну сестру до утра застолбила?
Да пусть его, что умишком своим недалеким может то и думает — главное Дуса долг свой выполнила и деток рода от возможной опасности уберегла. Остальное не в счет.
Теперь бы Ивана найти, склянку Вороха передать. Ишь как Финна вздернулась по нему — не иначе беда того через нее ждет, а Странник подможет.
Не бывать тому.
Ван на углу стоял, улицу внимательно осматривал, сжимая рез в руке. Но как не вглядывался в темноту, не вслушивался в окружающие звуки, шагов за спиной не услышал. А может вовсе их не было?…
— Смотрю все взрослые мужи в дозоре. Случилось что? — спросил спокойный голос над ухом. Ван вздрогнул от неожиданности, развернулся и увидел, кого меньше всего хотел зрить — Странника.
Он стоял в шаге от него, сложив руки на груди и, с холодным прищуром поглядывал на парня. Виделась Ванну в его позе кичливость и превосходство, уверенность, как бывало у болотных, что взирают на заплутавшего в их вотчине путника: чуть насмешливо, чуть надменно в раздумьях помочь ли? Могу вывести, могу утопить, могу закружить и сил лишить, могу по гиблым местам для свово куража провесть, а могу прямиком на сухое место переправить. В моей ты воле, человечек.
— Ничего особого не произошло, — поспешил успокоить нага парень, крепче сжимая рез и пряча его за спиной. — Не спокойно округ, а завтра уходим, вот и дозорим, чтоб чего худого не случилось.
— Кривишь ты, руссов сын, — улыбнулся Странник, взгляд хитрым стал, насмешливым, сил нет. Так и хотелось Вану резом по шее навьей полоснуть. Может и стоит? Пока в личине человечьей, небось уязвим наг.
Странник улыбнулся шире и легонько пальцем покачал, упреждая: не стоит и пытаться.
Ванна жест насторожил, сердце в груди как перед схваткой заколотилось: раз сведал змей мысли его, знать не миновать драки.
— Не с кем мне тут сражаться. Баловаться разве что, — рассмеялся к неудовольствию руса мужчина. — Не хмурь брови, сокол, и думы прятать брось. Выдал уж все. Чего теперь-то таиться? Ну-ка, сказывай, чего удумали?
Приказал тихо, ласково и к парню качнулся. Тот замахнулся и отпрянул, взглядом к стене дома придавленный. Руку с резом как тисками сжали, вывернулась кисть, рез выронила.
— Це-це-це, — покачал головой мужчина. — Неуклюж ты. Мал видать. Отрок несмышленый, едино слово, малыш.
— Ты!..
Дернулся и захрипел, забился: шею сжало так что не то что слово сказать, вздохнуть возможности нет. Минуты не прошло — силы кончились. Обмяк воин, отяжелел, на снег рухнул. Холод только чуть в себя привел, туман из головы развеял, но сил не вернул.