— О, боже, — вздыхает Шошана, — хоть и покинула меня кратковременная память от всех этих родов…
— И от травки, — добавляю я.
— И от травки тоже. Но я помню! Я с детства помню, что она всегда, — Шошана поворачивается к Дэбби, — ты всегда заставляла меня играть в эту игру. Найти укромное место. Потом хуже, страшнее…
— Давай не будем, — просит Дэбби.
— Я знаю, о чем ты, — я рад, что об этом зашла речь. — Её игра, да? Она играла с тобой в эту безумную игру?
— Хватит уже об этом, — просит Дэбби.
Но Марк, который все это время молча и самозабвенно изучает этикетки с сертификатами кошерности, разрывает пакетики с батончиками в сто калорий, ест горстями жареный арахис из банки, прервавшись только однажды, чтобы спросить: «Что это за фиги Newman?», вдруг замирает и просит:
— Хочу поиграть в эту игру!
— Это не игра! — протестует Дэбби.
Я рад, что она это сказала, потому что все эти годы я пытаюсь заставить ее в этом признаться. Это не игра. Это все очень серьезно, и все эти приготовления — это серьезное отклонение, которому я не хотел бы подыгрывать.
— Это игра в Анну Франк, — говорит Шошана. — Правильно?
Я вижу, как расстроилась Дэбби, и стараюсь ее защитить.
— Это не игра, — поправляю я Шошану. — Это как раз то, о чем мы говорим, когда мы говорим об Анне Франк.
— Как играют в эту не-игру? — интересуется Марк. — Что нужно делать?
— Это игра про Праведников мира, — объясняет Шошана.
— Это игра «Кто меня спрячет?» — поправляю ее я.
— Представляем, что случился второй Холокост, — сдается Дэбби и робким голосом продолжает, — это серьезное исследование, мысленный эксперимент, в котором мы участвуем.
— В который мы играем, — поправляет ее Шошана.
— Ну вот, мы иногда рассуждаем, кто из друзей-христиан спрятал бы нас, случись Холокост в США.
— Непонятно, — говорит Марк.
— Да понятно, — настаивает Шошана, — все тебе понятно! Ну смотри. Если бы случилась Катастрофа, если бы она вдруг случилась опять… Представь, что мы в Иерусалиме, на дворе 1941 год, а Великий Муфтий пришел к власти, вот как бы поступил твой друг Джебедайя?
— А что бы он смог сделать? — недоумевает Марк.
— Он мог бы нас спрятать. Рискнуть собственной жизнью, жизнью своих родных и близких. Вот об этом и игра: сделал бы он это ПО-НАСТОЯЩЕМУ для тебя?
— Ну этот мормон бы сделал, — размышляет Марк. — Что там эта кладовка, им предписано хранить годовой запас еды на Судный день или что-то в этом роде. И воды тоже. Годовой запас. И любовью они занимаются через простыню… Ой, нет, — поправляет себя Марк, — это же, кажется, нам так предписано…
— Ну все, — прерывает его Дэбби, — хватит, не будем мы в это играть. Выйдем отсюда. Я закажу еды из кошерного ресторана. Устроим пикник на траве, поужинаем как полагается, а то жуем всякую ерунду.
— Нет уж, — протестует Марк, — Я хочу играть! Для меня это все серьезно.
— Ну и что, спрятал бы тебя твой друг? — спрашиваю я.
— Меня и всех моих детей? — интересуется Марк. — Я что, должен представить себе подпольный мотель в Иерусалиме, где он может спрятать 12 человек?
— А что, — подхватывает Шошана, — в семинарии, например, или где-то там. Почему бы и нет?
Марк надолго задумывается. Жует фиги и размышляет. По взгляду его видно, что он принимает все очень близко к сердцу, что для него это очень серьезный вопрос, предельно серьезный.
— Да, — заключает Марк, и вид у него очень взволнованный. — Думаю, что да, Джеб бы нам помог! Он бы нас спрятал. Он бы рискнул всем.
— Я тоже так думаю, — поддерживает его Шошана и улыбается. — Ух ты, от этой игры начинаешь как-то по-взрослому ценить людей!
— Да, — говорит Марк, — Джеб хороший человек.
— Теперь вы, — поворачивается к нам Шошана, — ваша очередь.
— Но у нас больше нет общих знакомых, — колеблется Дэбби. — А мы обычно о соседях говорим.
— Наши соседи напротив, — поясняю я, — очень показательный пример: муж, Митч, он бы нас спрятал, точно знаю, он жизнь положит за праведное дело. А вот его жена…
— Да, — поддерживает меня Дэбби, — ты прав. Митч бы нас спрятал, но Глория, она бы отступилась. В один прекрасный день, пока муж на работе, она бы нас сдала.