В «Двух трактатах о гражданском правлении» Локк утверждает, что коль скоро все люди являются потомками Адама, то все они юридически имеют равные права и на власть, и на собственность. Неравенство, власть монарха возникли лишь потому, что люди не смогли найти гражданского согласия и начали войны. В отличие от Томаса Гоббса, полагавшего, что монархия необходима, потому что только абсолютная власть остановит войны, Локк считал войны эпизодом более общего гражданского несогласия, и, по его мнению, монархия, поощряя неравенство, углубляет это несогласие, а значит, провоцирует новые войны. Поэтому необходим «гражданский договор», согласие людей, основанное на здравом смысле: люди рано или поздно понимают, что, договорившись уважать друг друга, они будут терпеть меньше ущерба в своих делах. Если кто-то начинает притеснять их, следует резко расширить права, например, в ответ на увеличение налогов потребовать политического представительства. И так следует действовать не ради частной выгоды, но ради общего интереса, состоящего в том, чтобы люди перестали чинить обиды друг другу и действовать через насилие.
Умер Локк 28 октября 1704 года. Он был похоронен на сельском кладбище, недалеко от дома Машемов, в котором провел тяжелые, но вместе с тем счастливые последние годы жизни. Незадолго до смерти он лишился слуха, о чем очень сожалел.
Локк никогда не был женат, не имел детей, равно как и не купил себе за всю жизнь дома, будучи везде гостем. В этом проявилось его строгое пуританское воспитание: он смотрел только в книги, следил за новостями и даже лечил лишь тех, кто его об этом просил, опасаясь, что если он станет востребованным врачом, то это превратит жизнь в развлечение, лишив серьезности. Неустанный труженик и путешественник, полемист, умевший часами молиться и строго поститься, отец либерализма, почти вольнодумец, – таким Локк предстает перед нами.
Как философа его принято относить к «британскому эмпиризму», иначе говоря, к учению, что как впечатления, так и понятия приходят из опыта. Часто его причисляют к сторонникам «сенсуализма», учения о первичности ощущений по отношению к актам сознания, что тоже верно, но требует уточнения: Локк понимал ощущение только как некоторый момент восприятия, а не как первую причину всех наших знаний. Для него несомненно, что Бог устроил мир разумно, но именно поэтому нельзя переносить домыслы своего ума на окружающий мир. Напротив, нужно строго и пытливо узнавать, как устроены процессы, развивая отдельные науки. Для этого сборника мы выбрали произведения Локка, где он создает новое научное знание, требуя не уступать его ни бытовым привычкам, ни инерции речевых формул, ни предрассудкам эпохи.
Рассуждение о чудесах
Перевод Е. С. Лагутина
Этот небольшой трактат был написан Локком как часть обширного задуманного труда о разумном смысле христианской догматики. Сам труд создан не был, но полемически заостренная работа стала важным примером того, как философ, опирающийся на разум и здравый смысл, говорит о возможности в истории явлений, не предусмотренных простой механической причинностью.
Понятие «чудо» обязательно в авраамических религиях (иудаизме, христианстве и исламе), вместе с тем, оно никогда не было критерием истинности религии: чудеса могут совершать и ложные пророки. Поэтому божественное действие, согласно богословам, нужно искать не там, где происходят вообще чудеса, но где они ведут к признанию могущества Бога, а значит, истинности суждений о Нем как о могущественном. Новый Завет предпочитает слову «чудо» слово «знамение», означающее боевое знамя в функциональном значении спасительного сигнала к перестроению в гуще боя, собирающего вокруг себя общину верных. Локк и говорит о чудесах с точки зрения очевидца, которого они с одной стороны побудили встать под знамя нравственного действия, а с другой стороны, позволили непротиворечиво судить о Боге как причине вещей.
Заметим, что Локк допускает чудеса именно потому, что для него религия – опыт, встреча с порядком событий, превышающим известный нам из частного и обособленного опыта. Недоверие к чудесам, обычное в XIX и XX веке, исходит не только из успехов отдельных наук, где все явления должны быть объяснены «имманентными» (принадлежащими тому же порядку вещей) причинами, но и из понимания религии как чувства. Действительно, для сердечного исповедания или внутреннего переживания святости внешние чудеса не нужны, даже оскорбительны. Гегель или Лев Толстой стремятся очистить Евангелие от них, считая соответствующие рассказы исключительно уловкой для тогдашней легковерной публики, не имеющей отношения к нравственной сущности христианства.