– Что скажешь, ведьмак? – голос солтыса стал звучнее и увереннее, и Алек, еще не видя, понял, что к нему присоединились другие сельчане.
Он развернулся и, пожав плечами, бросил равнодушно:
– Русалки боятся железа. Даже сейчас она испытывает мучения.
– То ли еще будет, когда мы поставим чан на огонь! – сверкая глазами, вперед выступил высокий мускулистый мужчина, чье красное от полопавшихся сосудов лицо выдавало в нем кузнеца, денно и нощно стоявшего у горна. – Славный суп выйдет из твари.
Он засмеялся, сверкая в полутьме крупными белыми зубами.
– Погодь, Лен, – воскликнул другой кмет – худощавый мужчина со шрамами от сетей на руках. – Хочу, чтоб тварь мучилась долго! Чтоб сполна заплатила за моего Негоду!
Остальные сельчане зашумели, загалдели, перебивая друг друга. Их было немного, едва ли с десяток человек, но в глазах их горела столь сильная ненависть, что Алек отошел назад, в тень раскидистого платана, чтоб эта опаляющая жажда его не коснулась. Он незаметно активировал одну из рун на руке, и еле видимое голубоватое свечение словно укрыло его, отрезав от кипящей злобы спорящих на площади кметов.
Солтыс, до того молча стоявший чуть в стороне от спорящих, вдруг вскинул руку и произнес:
– Девка эта заманила наших детей своими чарами, поймала их, как на наживку, на свою обманную красоту. Так пусть же она и послужит ей наказанием.
На миг кметы замолкли, не до конца сознавая слова своего предводителя.
– Это как же мы такое провернем? – наконец опомнился один из них, низковатый, но крепко сбитый мужчина с ожогом в полщеки.
Все взгляды обратились к старосте. Тот не спешил отвечать, набивая трубку табаком, высекая кресалом огонь и пуская первые клубы дыма.
Это молчание встревожило Алека больше всего остального, заставив его податься вперед в ожидании ответа, хотя его усиленный мутацией слух различал даже шелест крыльев летучей мыши, запутавшийся в ветвях дерева.
– Слыхал я, – медленно начал солтыс, – в городе маг появился. Поговаривают, большой знаток нежити. Скупает туши тварей и вроде ставит на них какие-то опыты. Люди говорят, видали у него целую банку с глазами тварей, да связку засушенных лап.
– Так, говорят, лапы-то сушеные, – встрял один из кметов, который на взгляд Алека был слишком молод, чтобы быть чьим либо отцом, – от энтого самого помогают…
Он замялся, подбирая слова, пока один из сельчан не толкнул его.
– Ну, от мужеского-то бессилия.
В свете редких факелов Алек увидел, как румянец тронул щеки парня.
– Так вот, – мрачно проговорил солтыс, словно вынося приговор, – я написал тому магу, что, мол, есть у нас живая русалка. И надобно ей, твари такой, ноги приделать. Ну и все остальное, что полагается женскому полу. А уж мы отблагодарим его. Ну и ему ентот эпс… экспр… экспримент славу принесет. Очень уж маги до славы охочи бывают.
– И что? – прогудел кузнец с высоты своего роста. – Согласился маг-то?
– Скачет уж, – пожал плечами солтыс. – К завтрему здесь будет.
– И мы… мы что… – снова встрял молодой кмет, – мы эту тварь…
Солтыс пыхтел трубкой, выпуская частые клубы дыма. Никто больше не произнес ни слова, но тишина вокруг кучки сельчан была полна жажды мщения.
Алек покачал головой и, отстранившись от прочного ствола платана, неслышно побрел к дому старосты. Убить русалку он успеет в любую из ночей, когда поблизости не будет ослепленных ненавистью кметов.
========== 7 ==========
Алек всегда спал чутко, но выматывающая дорога и волнения предыдущего вечера сделали свое дело. Так что, когда он проснулся, то вся семья приютившего его солтыса, включая малых детей, была на ногах.
Хозяйка дома, которую, как он узнал, звали Янина, как раз убирала со стола остатки простого завтрака, оставляя ведьмаку его порцию, накрытую чистой льняной тряпкой.
Когда Алек, завершив утреннее омовение, сел за стол, немного смущенный тем, что доставил хозяйке лишние хлопоты, Янина, махнув на его извинения рукой, придвинула к нему миску с творогом и плошку с горстью малины.
Алек не спеша завтракал, разглядывая хлопочущую по хозяйству женщину. Черты лица ее были грубоваты, брови низко сдвинуты над переносицей, а руки, раньше времени состарившиеся от непосильной работы, ловко порхали над разделочной доской.
– Хорошая у вас семья, хозяйка, – подал голос Алек. – А как долго вы с супружником женаты?
– Так почитай двадцать лет уже, – ответила Янина, не оборачиваясь. – Как я в возраст вошла, так родители меня и сосватали.
Алек не знал, как расспросить мать о погибшем ребенке, не решался затрагивать эту болезненную тему. Но Янина сама заговорила об этом.
– Мы уж Якуба нашего сговорили, за дочку трактирщика, – она всхлипнула, продолжая шинковать репу, руки ее словно жили отдельно от хозяйки. – Жить бы им вместе, да деток на радость растить. А оно вот как вышло…
Янина бросила нож, уперевшись руками в край стола, и сгорбила плечи, всхлипывая и роняя слезы на разделочную доску перед ней.
– Курва! – вновь вскричала она. – Тварина болотная! Чудище проклятое! Загубила моего мальчика! Ой, сгубила сынка!
Она осела на пол, прислонясь к ножке стола, и завыла так, словно с нее живьем сдирали кожу. Косынка ее сбилась, тонкие мышиного цвета волосы растрепались.
Алек вскочил и, подбежав к ней, попытался поднять. Но она, схватившись за его руки, вдруг перестала рыдать и уставилась на него широко распахнутыми глазами, в которых горел огонь ничем не прикрытой чистой ненависти.
– Пусть она страдает! – громко зашептала Янина, вцепившись скрюченными пальцами Алеку в предплечья. – Пусть сдохнет, тварина! Но сначала она познает все! Все, что бабе приходится вынести!
Алек с трудом отодрал ее цепкие пальцы от своих рук и поднялся, с жалостью глядя на скрюченный силуэт женщины на полу.
Он почувствовал, что задыхается в пропитанной ненавистью и злобой атмосфере этого дома. Выскочив наружу, он побрел к задней части дома, туда, где высокий плетень отделял подворье от заросшего густым бурьяном пустыря.
Перемахнув через препятствие, Алек по пояс погрузился в траву. С трудом продираясь вперед, он, словно корабль, раздвигал густо растущие стебли, сминая ладонями головки цветов. Упоительный аромат трав вскружил голову, заставив опуститься на колени, а затем, раскинув руки, упасть спиной на теплую землю. Знойный воздух, медовый запах диких соцветий, неумолчный звон мошкары вокруг словно очистили его от удушающей пелены чужой ненависти. Трава мягко ласкала кожу, слабый ветер принес свежий запах воды. Где-то вблизи протекала речушка.
Люди. Он был сотворен для их защиты. Но от кого? От порождений их собственной злобы?
Люди пришли на эти земли незваными чужаками, огнем и мечом отвоевывая каждую пядь. Первородные: эльфы, гномы, краснолюды – были быстро оттеснены ими, заперты в узких ареалах. Лишь дриады Брокилона еще пытались бороться за свой лес, но и они вскоре падут пред неуемной человеческой жаждой.
Так стоят ли люди того, чтобы защищать их от ими же созданных тварей?
Когда-то, будучи еще совсем юным, он спросил у своего наставника, Ходжа, почему Раду, один из старших ведьмаков, иногда приезжавший в Каэр-Морхен, утверждает, что люди ненавидят их. Разве они не созданы специально, чтоб защищать людей?
Именно тогда мудрый Ходж сказал ему: “Люди боятся не ведьмаков, а те страхи, что они способны победить.”
Даже сейчас, спустя много лет, Алек не мог понять до конца простой мудрости этих слов.
Наверно, что-то было в воздухе или в воде, а может в самой природе Крытничков, что притупляло бдительность ведьмака. Ничем иным он не мог объяснить то, что подпустил незнакомца так близко.
Алек очнулся лишь когда мягкие сафьяновые сапоги, украшенные самоцветами, остановились в шаге от его головы, лежащей на смятых стеблях пустырника.
– Так-так-так, – произнес мужской голос, глубокий и одновременно насмешливый, – а мне рассказывали легенды о сноровке и скорости ведьмаков.