Ведь, если посмотреть на текст романа, то Гримо в нем отнюдь не «изъясняется односложно».
Гримо вообще молчит.
За весь роман Гримо говорит всего три раза.
Часть 2 глава 8 «Каким образом Атос без всяких хлопот нашёл своё снаряжение». Гримо видит д'Артаньяна после стычки с Миледи, переодетого женщиной и сначала ругается, а потом пугается. Строк из одного слова — нет, общее количество произнесенных фраз — 4.
Часть 2 глава 17 «Совет мушкетеров». Атос разрешает Гримо говорить, чтобы тот доложил о наступающем противнике. Обычно именно этот разговор приводят в доказательство тезиса о неразговорчивом Гримо.
«Принимая во внимание серьёзность положения, я вам разрешаю говорить, друг мой, но, прошу вас, будьте немногословны. Что вы видите?
— Отряд.
— Сколько человек?
— Двадцать.
— Кто они такие?
— Шестнадцать человек землекопной команды и четыре солдата.
— За сколько шагов отсюда?
— За пятьсот».
И здесь же, чуть позже, Гримо кричит «К оружию!»
Часть 2 глава 21 «Офицер». При виде кардинала Гримо кричит «Офицер!».
Все. Других фраз, ни односложных, ни многосложных, Гримо не произносит. Так где же «персонаж, изъясняющийся исключительно односложно»? Где увеличение количества строк? Разговор Гримо и Атоса из 17 главы? Целых четыре строки? Да, солидное увеличение гонорара, чего уж там. Ради этого стоит сочинять странноватого персонажа.
Гримо, вернее, история его появления в романе — всего лишь шутка Дюма. Шутка, в которой он так и не признался.
Итак, Дюма, тихо посмеиваясь над своими будущими читателями, правит роман. Исчезают упоминания об интригах королевы Анны… Но не все. Часть ниточек, потянув за которые можно извлечь на свет истинную историю «Трех мушкетеров» все-таки остается. Некоторые, вроде упоминания «гранда и испанского графа», а также упоминания о том, что Бэкингем не посылал войска на помощь Ла-Рошели по просьбе королевы — оставлены намеренно Дюма, другие, вроде проговорки Арамиса о том, что он участвовал в аресте герцога в Амьене — остались случайно.
Также в тексте романа появились «шрамы» — следы исчезнувшей линии сюжета.
Самый заметный шрам — собственно название романа. Как я уже говорил, существовала традиция давать название роману по имени главного героя. «Айвенго», «Граф Монте-Кристо», «Королева Марго». Или по месту действия — «Адская бездна». Или по некоему предмету, являющемуся главной интригой сюжета — «Ожерелье королевы», «Черный тюльпан». Были случаи, когда Дюма называл роман по группе действующих лиц — «Сорок пять», например, но тогда он указывал точное количество, не подгонял под некие мистические цифры. По такой традиции роман должен был бы называться, скажем «Д'Артаньян», или «Гасконец из Артаньяна», или «Четыре мушкетера», или, по крайней мере, «Д'Артаньян и три мушкетера». Задним числом придумано много объяснений тому, почему д'Артаньян «выпал» из названия, но объяснение, что изначально он не входил в группу главных героев представляется более правдоподобным, чем объяснение, что Дюма назвал роман так, потому что есть такие названия как «три поросенка», «три богатыря», а также потому что «бог любит троицу».
Еще одним крупным шрамом является любовница Арамиса. Она в романе есть. Но ее нет. Нигде не называется ее имя, можно только догадаться о том, кто она такая. Можно предположить, что любовница была слишком сильно увязана в исчезнувшей интриге. Исчезла интрига — практически исчезла и любовница.
Возможно, такими шрамами являются настоящие имена Портоса и Арамиса, настоящее имя Миледи, исчезнувшие при правке. Хотя, может, и нет.
Есть и шрамы поменьше. Шкатулка Атоса с письмами, которая упоминается один раз и исчезает из действия навсегда, например.
Помимо «шрамов» и «ниток» Дюма оставил в тексте романа мазки грима романтизма. Любовь кардинала к королеве, к примеру. В изначальном тексте романа ее не было, ее вставил позднее Дюма в угоду романтикам, желавшим повсюду увидеть любовь и страсть и не желавшим думать, что политиками могут двигать и иные чувства. Посмотрим, к примеру, на начало главы «Осада Ла-Рошели» (11 глава 2 части). Вначале идет описание ситуации, политические цели кардинала, вполне серьезно описывается, зачем кардиналу эта крепость, потом вдруг — бац! «Ришелье, как всем известно, был влюблён в королеву; была ли для него эта любовь простым политическим расчётом или же она действительно была той глубокой страстью, какую Анна Австрийская внушала всем окружавшим её людям, этого мы не знаем, но, так или иначе, мы видели из предыдущих перипетий этого повествования, что Бекингэм одержал верх над кардиналом и в двух или трёх случаях, а в особенности в случае с подвесками, сумел благодаря преданности трёх мушкетёров и храбрости д'Артаньяна жестоко насмеяться над ним.