По одну сторону Хан-Харасуга виднелась голая гора Кирим, а по другую сторону, у самого жилища старого богатыря, высилась, упираясь в небесную твердь, коновязь — золотой столб, к которой привязан был густогривый серо-буланый конь Ойат.
Могучий и быстроногий красавец Ойат может соперничать лишь с гордым скакуном Хара-Хулатом, которым владеет сын Албыгана юный алып Хулатай.
Верный помощник отважного богатыря, Хара-Хулат тоскует по стенному приволью, по буйному ветру, гуляющему по дорогам, похожим на аркан, у которого нет конца.
Так вот и мается на привязи, поглядывая на золотой столб, Хара-Хулат, словно приглашает в далекий путь своего хозяина.
Но еще молод богатырь Хулатай — позвонок его не окреп и молоко материнское на губах не обсохло. И пока не решается он покинуть родные места.
Вместе с красавицей сестрой Алтын-Кеёк встречает и провожает солнечные дни да лунные ночи славный Хулатай. Веселится, напевая звонкие песни, юная Алтын-Кеёк, и всякий раз, когда горизонт озарится алой полоской рассвета, выбегает она на зеленую поляну, чтобы первые лучи ласкового солнца погладили ее шестьдесят черно-смольных косичек.
Но никто не может развеять черную печаль, охватившую сердце Хулатая. Его не радует начало нового дня — он тоскует по ратному делу, он жаждет славы.
И вот однажды, набравшись смелости, Хулатай подошел к старому Ал-быгану и молвил:
— Отец, ты мудрейший богатырь солнечно-лунного мира, и тебе ли не знать: нет брода, который не перешел бы лось, нет мужа, который бы вырос, не испытав горя, нет чащобы, где бы не ступала когтистая лапа медведя, и нет юноши, который бы смог без жестоких испытаний стать отважным героем. Ты многому научил меня, отец. Теперь разреши мне покинуть твой дом и на вольных просторах поискать богатырской славы. Я хочу в дальних краях побывать, на людей посмотреть. А здесь что — только охота… Есть у меня верный Хара-Хулат, но я хочу найти такого скакуна, который был бы достоин меня, а если попадется на пути смельчак, подобный мне, я буду биться с ним до тех пор, пока он не скажет, что я самый сильный во всем подлунном мире.
— Не пустым ли бахвальством тешишь ты свое юное сердце, сын мой? — ответил мудрый Албыган. — Да, грудь земли не раз топтали копыта могучих скакунов, видала земля и немало бесстрашных храбрецов, жаждавших славы. Не ты первый и не ты последний! Не растрачивай на безрассудный гнев силу, нужную для настоящего дела! Зачем обижаешь преданного Хара-Хулата? Или сила богатырская покинула его? Или изменил тебе верный конь и ты хочешь в бескрайних просторах заарканить другого?
Молчал, хмуро потупясь, Хулатай. Слова отца не тронули его сердца. Он мечтал о славе, и речь мудрого старейшины рода лишь раздражала его.
— Сын мой, — продолжал Албыган, — много на свете еще горя и слез. Много сиротливых юрт ютятся на пыльных дорогах и тоскуют о счастье. Да и не каждый имеет свой кров. Голод и холод находят приют во многих жилищах, мор и болезни — частые гости в наших стойбищах. Ты должен гаснущее пламя разжечь, умершего человека оживить! Не задирайся, если могуч, и не дури, если силен! Пусть сила уступит разуму, и тогда сердце твое будет принадлежать людям. Этому я учил тебя, сын мой! Я стар и слаб, и годы мои улетели, словно стая лебедей, скрывшаяся в небесной дали. Глаза мои, некогда яркие, как утренние звезды, теперь ослабели — оглянусь назад и вижу лишь собственную тень; волосы мои, некогда черные, как вороново крыло, побелели, словно туманом покрылись. Кто будет ныне стоять у границ родимой земли? Кто поведет за собой смельчаков, готовых на подвиг ради громкой славы и шумных почестей? Вся надежда была на тебя! Я мечтал, чтобы ты, Хулатай, стал главою каждого рода, чтобы всех одарил ты одеждой и кровом, чтобы юрты наши не знали ни горя, ни слез! Если выполнишь мой наказ, то на землях твоих каждый жеребенок вырастет скакуном и каждый обездоленный сирота будет непобедим в бою!
Ни слова не сказал в ответ Хулатай. Он сделал вид, что во всем согласен с отцом. А сам упрямо думал о дальней дороге, которая, если бы смогла вытянуться, то уперлась бы в самый край земли.
В глубокой тайне юный богатырь начал готовиться к задуманному походу. Надев кольчугу, он прикрепил за спиной сверкающую огненным наконечником пику, туго затянулся золотым поясом, взял в руки месяцеподобный лук и прицепил колчан такой величины, что на нем сорока смогла бы свить гнездо для своих птенцов.
Облачась в боевые доспехи, Хулатай поспешно направился к золотому столбу — коновязи. Хара-Хулат, перебирая передними ногами и пританцовывая задними, с нетерпением ожидал своего хозяина. Приветливо потрепав по холке верного друга, юноша вдел ногу в чугунное стремя и, взявшись за удила, готов был вскочить в седло. В это время Алтын-Кеёк, увидев собравшегося в дальний поход Хулатая, обратилась к нему с такими словами: