— Брат мой единственный, не забывай родной земли! Старших почитай — годы твои будут долги, младших оберегай — дни твои будут светлы. Ушедшего — верни, умершего — оживи! Народ дал тебе могучую силу, не растрать ее понапрасну. У кого лошади нет, тому лошадь дай; у кого одежды нет, того одень. Прохожему — не мешай, проезжему — не перечь! Будь счастлив в пути! Возвращайся с удачей!
Молча выслушал сестрин наказ Хулатай. Ничего не промолвил в ответ, вскочил на резвого Хара-Хулата и, даже не кинув прощального взгляда на родной улус, рысью направил коня в сторону скалистого перевала.
Не вытаптывая высокие травы, не затаптывая молодые травы, как ветер несется взмыленный Хара-Хулат. От удара его могучих копыт черная грязь взлетает до самого неба и девять дней не рассеивается черный туман. Встретятся на пути островерхие горы — лишь лопаток их коснется разгоряченный от бешеной скачки конь, а низкие горы лишь за плечи задевает могучий Хара-Хулат. Словно выпущенная из богатырского лука стрела, несется скакун, минуя бескрайние степи, бесчисленные реки. Так резв и стремителен бег боевого коня, что и сам всадник не успевает закрыть открытые глаза, не успевает открыть закрытые глаза. Белой пеной покрылся скакун, черной пеной покрылся алып.
Растаял в туманной дали след Хулатая, и долгих семь лет не было от него никаких вестей. Старый богатырь Албыган по-прежнему объезжал границы родного края, оберегая землю предков от неприятельских кровавых набегов.
Много ли, мало ли времени прошло, никто не знал, где скитается непокорный Хулатай. Лишь на исходе двенадцатого года загудела земля под тяжелыми копытами Хара-Хулата, закачались белые юрты от внезапно налетевшего вихря, а поднявшаяся до самого солнца черная пыль заволокла небосклон, и люди услышали голос возвращавшегося из дальних странствий Хулатая.
Он ехал на своем боевом коне, оглашая окрестность веселой песней. Он радовался встрече с родной землей и, поднявшись на остроконечную вершину Кирим-тасхыла, спешился, чтобы перевести дух.
И в то самое мгновение, когда нога юного алыпа, расставшись с чугунным стременем, коснулась земли, тело Хулатая стало окаменевать. И последнее, что он разглядел сквозь отяжелевшие веки, был его неподвижный конь, по колено ушедший в землю.
Услышав голос любимого брата, Алтын-Кеёк поспешила ему навстречу. С трудом взобралась она на крутую безлесую вершину Кирима и, обессилев, опустилась на колени.
На каменистой голой земле, словно тоскующий странник, одиноко гулял холодный ветер. Оглядевшись, Алтын-Кеёк увидела высокую, покрытую зеленым лишайником скалу, в очертаниях которой узнала облик своего любимого брата. На его каменном лице застыла каменная улыбка, а рядом белым утесом стоял богатырский конь Хара-Хулат.
Страх черной змеей подползал к ее сердцу, взор затуманился, и Алтын-Кеёк показалось, что голубая твердь неба вот-вот опрокинется на безжизненную вершину тасхыла. Холодный порыв колючего ветра заставил ее вскочить на ноги. Стремглав бросилась она вниз по узкой тропинке, которая вела к белому дворцу ее отца. Она бежала так быстро, словно в спину её вонзилась раскаленная в полете стрела, пущенная из тугого лука.
Старый Албыган с тоской смотрел в сторону Кирима, откуда еще недавно доносилась победная песнь Хулатая, и с нетерпением ожидал возвращения дочери. Увидев слезы на глазах испуганной Алтын-Кеёк, старик понял, что случилась большая беда.
— Отец мой, — сказала лунноликая красавица, — наш Хулатай вернулся. Много чужедальних дорог взрыхлил богатырским копытом могучий Хара-Хулат, не раз Хулатаю приходилось обнажать остроконечный меч и натягивать тетиву боевого лука. Но он ослушался тебя и нарушил отцовский завет. Пешему лошади не давал, бедняка не одел, сироту не вырастил богатырем. Лишь в кровавой битве искал он утеху. Поэтому его проклял народ, и наш Хулатай превратился в безмолвного каменного истукана. Человек, родившийся с каменным сердцем, должен оставаться камнем, пока люди не простят его. Взгляни, отец, на вершину Кирим-тасхыла и ты увидишь своего окаменевшего сына.
Пораженный горем, Албыган тяжело опустился на кошму. Глядя на каменное изваяние, хранившее черты его любимца, старый богатырь сказал:
— Я учил тебя не ругая, Хулатай, а учил — советуя; я учил тебя не плеткой, а — добрым словом. Почему ты ослушался меня, сын мой? В дальних краях не прославился ты благородными и честными делами, слава защитника сирот не шла по пятам богатырского скакуна Хара-Хулата. Горе и слезы разноязыких людей — след твоего пути. Но стон чужой земли не тронул твоего очерствевшего сердца. На что же обрекаешь теперь свой народ? Ты не можешь подняться и оседлать быстроногого коня, ты не можешь взять в руки кованый меч и натянуть стальную тетиву месяцеподобного лука, да и каменное сердце твое не дрогнет при виде страданий родного края. Каменный истукан бессилен отвести от нас беду и несчастье…