Тогда Албанчи подошел к отцу, который, потупив голову, стоял у порога, обнял его и усадил рядом с собой по правую руку. И всем стало ясно: сын не забыл тяжких грехов отца, но простил его, потому что Хулатай стал жертвой обмана и безумия.
Праздничный пир продолжался. Веселье и песни не умолкали, близ златоглавой юрты на зеленотравой поляне юные богатыри состязались в силе и ловкости, а лунноликие красавицы любовались отвагой и удалью своих женихов.
Вдруг за большим золотым столом воцарилась тишина смолкли пес ни и шутки и все с ожиданием смотрели на поднявшегося во весь свой огромный рост отважного Тюн-Хара. Он протянул Хулатаю красную чашу с айраном и громко произнес:
— Я прошу, чтобы прекрасная Хан-Чачах, сестра Албанчи. стала женой нашего верного и любимого друга Алтын-Теека и чтобы дети их продолжили славный род мудрого Албыгана.
— Да будет так! Пусть приумножится род моего отца, доблестного альта Албыгана, нашедшего смерть в неравном бою с кровавыми недругами. Да свершится моя воля! Я отдаю тебе в жены мою любимую дочь — прекрасноликую Хан-Чачах, щедрый сердцем Алтын-Теек!
Но тут сидевший у самого края золотого стола угрюмый шаман злобно сказал:
— Как можешь ты, умудренный жизнью Хулатай, слушать сына презренного Хан-Миргена? Смотри, вон он стоит, гнусный трус Хан-Мирген, выглядывает из-за полога юрты и боится переступить порог жилища, которое он осквернял, помогая врагам.
И тогда встал Албанчи, головой касаясь потолка белоснежной юрты, и закричал так, что хмурый шаман от страха повалился на спину:
— У тебя толстое брюхо, но ты не паук; ты — кровопийца, но не комар! Ты, презренный шаман, пришел опоганить праздничный пир и оболгать моего верного друга Тюн-Хара. Ты хочешь предать забвению все его доблестные дела только потому, что его отец, Хан-Мирген, задул пламя наших очагов и пепел его развеял по ветру! Ты подобен воробью, который чирикает и думает, что дает добрые советы. Тюн-Хара сам ответит тебе! Слово за тобой, мой верный друг! Говори, Тюн-Хара!
Тюн-Хара положил ладонь на рукоять стального меча и, глядя на бледное лицо высунувшегося из-за полога Хан-Миргена, сказал:
— Ты прав, Албанчи! Каждый отвечает за себя и за свои дела, хороши они или дурны, но на помете одного паршивого коня может поскользнуться весь табун! Я знаю, что среди нас не найдется ни одного алыпа, который бы согласился осквернить свои руки, лишив жизни предателя. Ведь как ни руби змею, она все равно будет схожа с ящерицей. Страшная кара свершилась: мой отец, трус и предатель Хан-Мирген, забыт всеми!
Медленно опустился полог златоглавой юрты. Хан-Мирген трусливой рысцой побежал в сторону черного перевала и вскоре скрылся за скалистым уступом, похожим на оскаленную пасть голодного волка.
Никто не посмотрел ему вслед, никто не вспомнил о нем, и никто ни разу не произнес больше его презренного имени.
А пир продолжался. Алтын-Теек, сидя рядом со своей невестой Хан-Чачах, беззаботно смеялся; Албанчи радостно перешептывался с Килин-Арыг; хлопотливая Алып-Хан-Хыс ставила на золотой стол всё новые и новые яства; Алтын-Арыг старалась развеселить Тюн-Хара, и лишь Чи-бек-Арыг заметила, как тихо встал из-за праздничного стола ее муж Хулатай и незаметно вышел из юрты.
Черное дно безоблачного неба было усыпано серебристыми блестками мерцающих звезд. Тронутая легким порывом теплого ветра, мирно шелестела листва деревьев всех ста пород. Бледный лик луны скрылся за снежновершинным хребтом Кирим-тасхыла. Ласковый Хан-Харасуг катил свои воды к далекому морю, и только приглушенный плеск его волн нарушал тишину мирно спящего стойбища потомков славного рода могучего Албыгана.
Хулатай мерным тяжелым шагом подошел к золотой коновязи, у которой стоял его верный Хара-Хулат. Потрепал слабой старческой рукой гриву богатырского скакуна, снял седло с его широкой спины, отвязал от вбитого в землю столба и, с печалью глядя в его добрые карие глаза, тихо проговорил:
— Прощай, мой преданный друг! Вольный простор степей зовет тебя в дальнюю даль, где небо сливается с землей, а земля с небом! Все травы на цветущих лугах будут твои, все воды прохладных рек и ручьев — тоже твои! Скачи, не ведая тяжести седла, не стаптывая острых копыт, не подчиняясь властной воле строптивого хозяина! Пусть счастье и радость свободы всегда будут идти по твоим следам. Прощай, Хара-Хулат!
Отпустив верного коня, Хулатай снял с пояса стальной меч, положил на холодную землю.
— Не раз обнажал я тебя, смертоносный клинок, и разил непокорных врагов, — сказал седовласый богатырь. — Но когда могучая сила моя не внимала голосу разума, я не щадил ни друзей, ни близких по крови. Теперь обессилевшая рука моя не коснется твоей витой рукояти, и ты будешь ждать того часа, когда один из моих потомков будет достоин владеть тобой, внушая страх и ужас врагам! Прощай, мой старый и верный друг!