Потом убеленный сединой Хулатай сбросил свой железный панцирь и положил его рядом со стальным клинком.
— Ты прикрывал мою грудь, защищая от вражеских копий, отражал удары пик и мечей, ты честно служил мне, и я благодарен тебе! И если сердце мое ранили стрелы обмана, бесчестия и безрассудства, то в том моя, а не твоя вина! Прости меня, мой верный товарищ! Хозяин твой навсегда расстается с боевыми доспехами — лета уж не те, да и сила не та! Но ржавчина и пыль веков не сможет тронуть железный панцирь славного богатыря — придет время и грудь героя будет надежно прикрыта тобой! Прощай навсегда, верный защитник богатырского сердца!
Так говорил гордый Хулатай, перед которым открылись ворота вечного холода безлунного мира…
Говорят, что было это в начале начал, когда вздыбившийся снежновершинный хребет Кирим почти достигал небесного дна, а у подножия его звонко катил свою теплую, как кровь, воду горный ручей Хан-Харасуг.
Это было в начале времен, когда могучий алып Албанчи стал главою каждому роду, всех одарил одеждой и кровом, сироту воспитал богатырем, пешему дал скакуна, и на землях его, простиравшихся от белого до черного моря, люди с глазами, как звезды, и душою, как чистый родник, не знали ни войн, ни страданий, ни горя.
И эта древняя быль дошла до наших времен и под звуки семиструнного чатхана звучит и поныне как память о вечной славе и бессмертии героев, которым открылась тайна человеческого счастья.
Конец
