Швейцар учтиво проводил Павла в элегантно обставленный кабинет, где уже сидело четверо молодых людей. На круглом столе стоял коньяк и ящичек с сигарами. Все пятеро настороженно поглядывали друг на друга, когда появился Кириллов, и тут все заулыбались.
– Товарищи, здесь мы все в полной безопасности, – сказал «Кандид». – Сейчас явится «Никитич»…
Павел вздрогнул и тут же увидел входящего Красина. Он энергично пожал всем руки, а Павлу шепнул:
– Не удивляйтесь, Павел. Я – «Никитич».
Павел был так ошеломлен слиянием образа преуспевающего инженера и легендарного вождя боевиков, что некоторое время не мог прийти в себя. Красин между тем говорил:
– …У нас мало ружей и револьверов, поэтому основным оружием в предстоящем восстании будут ручные бомбы-македонки. В Петербурге нам удалось добиться больших успехов в производстве взрывчатых веществ. Сейчас главное – наладить транспорт бомб, взрывателей и бикфордова шнура из столицы в Москву, Киев, Одессу, Ригу… Павел Иванович, что же вы коньяку не попробуете? У нас фирма солидная, и коньяк французский…
– Да-да, конечно, – суетливо закивал Павел.
Красин налил ему коньяку.
Поздним вечером, когда Красин вошел в подъезд своего дома, к нему метнулась какая-то тень. Он схватился уже в кармане за пистолет, когда узнал Павла. Глаза юноши горели.
– Я ждал вас весь вечер… Надя, ну выходи же! Он пришел! – Павел бросился в темный угол и вытащил за руку мрачно глядящую исподлобья Надю. – Надя, вот человек, по единому слову которого я отдам свою жизнь! Леонид Борисович, я только хотел, чтобы Надя увидела вас…
– Что это за гимназические штучки, Павел Иванович? – строго сказал Красин. – Вспомните о той ответственности, которая на вас лежит.
Сухо поклонившись Наде, он пошел по лестнице вверх, а когда остался в одиночестве, закрыл глаза и на секунду прислонился к стене.
Нескончаемая толпа с яркими пятнами знамен текла по Неглинной. Пели «Русскую марсельезу», «Дубинушку», «Варшавянку», выкрикивали:
– Долой садиста-царя! Да здравствует республика! Дубасова – долой!
В штормовом этом гуле немо кричали бесчисленные ораторы с фонарей, с крыш трамваев, немо трубил оркестр. Ощущение единства и головокружительной высоты было настолько острым, что у многих на глазах стояли слезы.
Плакали от счастья и три девушки, взявшиеся под руки Таня и Лиза Берг и их горничная Сима. Из-за плеча Лизы появилась голова студента.
– Товарищи, вы с Высших женских? Никак не могу к вам в Мерзляковский за бомбами пробраться. На Тверском казаков – пруд пруди!
– А вы в объезд по набережной.
– Эврика! Спасибо, товарищ!
К девушкам обернулись три солдата-«артурца» в огромных лохматых папахах. Протянули семечек.
– Угощайтесь, барышни!
– Из плена, чай, кавалеры? – кокетничала Сима.
– Из японского плена, господа московские барышни. – «Артурцы» были слегка во хмелю.
– И чего же вы там ели в Японии?
– Ели мясо кита, – со спокойной печалью ответил «артурец».
– Страсти Господни! – ужаснулась Сима.
– Товарищи! – рванулась к «артурцам» Таня. – Пролетариат…
– Мы знаем, – перебил ее один из «Космачей», – пролетариат всех стран борется с капиталом. Мы солидарные.
В оружейном магазине Торбека дружинники Берга связывали крепкими веревками хозяина и приказчиков. Павел в это время отсчитывал деньги.
– Вот, господин Торбек, получите сполна за весь товар.
– Окна, – улыбнулся Торбек, – будьте любезны, господа, разбейте окна.
Полетели стекла.
– Осторожный дьявол, – усмехнулся дружинник.
– Нам дела мало, – сказал другой. – Одних винчестеров 70 штук!
На Старо-Триумфальной казачья сотня была окружена демонстрантами.
– Шашки наголо! – надрывался есаул.
Казаки словно не слышали приказа.
– Свободу казакам! – кричали в толпе. – Переходите к нам!
– Господа, мы же присягу давали, – неуверенно улыбались казаки.
Вдруг послышался жуткий свист и мощный голос:
– Разойдись! Стреляем!
Анархистская дружина «Черный костер» дала залп по сотне и бросилась в атаку. Взвились шашки.
Митенька-«Огурчик» пикой черного знамени ударил кому-то в глаз, получил удар саблей по плечу, завизжал от радости:
– Пролилась, полилась и моя кровушка за свободу, за убиенных мной агнцев и незабвенного Виктора Николаевича…
В Камергерском с крыльца МХТа кто-то говорил речь, и девушки засмотрелись: уж не Станиславский ли? Какой-то юноша быстро прошел, оделяя всех толстыми пачками листовок и приговаривая:
– Разбрасывайте, разбрасывайте!