В окнах вспыхнули огни, зашаркали шаги, дверь раскрылась. Он помог двум женщинам втащить страдальца.
— Змея укусила! — сказал он, когда положили человека в приемной. — Тороплюсь! — И двинулся к выходу.
— Когда укусила? — вслед ему крикнула медсестра Наташа. — Слышите, когда? Какая змея?
Шофер садился в кабину, но снова вышел с фуражкой пострадавшего и передал ее старой полной санитарке.
— Когда укусила и какая — не знаю. Недалеко от Четвертой буровой подобрал. Видно, бывший пограничник… Я позвоню с заставы.
В растерянности старая Гюльчара поспешила в приемную, прижимая к себе вывалянную в пыли фуражку.
Лицо человека — это его днем видел Павлик — было перекошено. Кровь отлила, смертная бледность пропитывала смуглую кожу. Он задыхался. Руки и ноги конвульсивно сжимались. В углах искривленного судорогой рта показалась пена, он захрипел, забился и вытянулся, закатив глаза.
Старая Гюльчара не вынесла этого и как бы осела, отстранилась. Смешалась и Наташа.
Незнакомец откидывал голову, но вдруг затих в обмороке. На холодной левой руке, выше запястья, краснели две точки — следы змеиных зубов.
В мозгу Наташи металось? «Гепарин? Обколоть место укуса эмульсией карболового мыла? Нет, время упущено! Новокаиновая блокада?»
— А может, не поздно, — прошептала Гюльчара, — может, не поздно, говорят: яд отсасывают.
И она ревматически утолщенными, но проворными пальцами начала отжимать, выдавливать яд, затем припала губами к укушенному месту — к двум красноватым точкам.
«Введу внутримышечно норадреналин!» — решила Наташа, быстро доставая лекарство. Положение было так угрожающе, что у нее невольно вырвалось:
— Даже не знаю, как поступить!.. — А сама не дремала, кипятила шприц.
— Мурад!.. Мурад!.. — бредил человек. — Не стреляй!.. Возьмем живым!.. Тихо, ни звука!..
— Гюльчара, нужно немедленно вызвать доктора! Беги к председателю, звоните в райком! — проверяя шприц, торопила Наташа, увидев, что Гюльчара, отсосав яд, вытирает губы.
Гюльчара выбежала из приемной.
«Или ввести строфантин?» — думала Наташа.
— Мурад!.. Вот он!.. Ложись за скалу!.. Не высовывайся!.. — Бред не утихал. Человек корчился в судорогах, застывал в обмороке, задыхался…
Дрожащими пальцами Наташа вставляла иглу в шприц.
Человек хрипел, изнемогая. Как рыба, выброшенная на песок, хватал губами воздух. «Может быть, паралич дыхательного центра! — едва не задохнулась от этой мысли Наташа. — Дыхание!»
Наташа бросилась к нему, разорвала на груди гимнастерку. Разве ей сейчас было до своей шестилетней дочки! Та босиком шлепала к двери приемной, неся куклу, с которой не расставалась и в постели. Если бы могла себе позволить, Наташа разрыдалась бы. Она не слышала, как дочь приоткрыла дверь. Часто и прерывисто дыша, Наташа припала к груди больного: бьется ли сердце? Человек лежал, окаменев. Вдруг он стиснул руки Наташи.
— Стой!.. Кто идет?.. Мурад!.. Связать его!..
— Товарищ, товарищ! — пыталась высвободиться она.
— Мамочка, мама! — плача, не смея переступить порог, негромко всхлипывала девочка.
— Юленька, доченька, — не оборачиваясь, но чувствуя, как руки больного слабеют, выдохнула Наташа. — Скорей разбуди дядю Федю. Скорей!
Девочка куклой утерла слезы и торопливо засеменила по коридору, шепча: «Мамочка, за что он тебя?»
Наташа вырвалась и схватила несчастного за руки. «Да, да, дыхательную гимнастику!» — И она словно гребла в шторм против ветра, выбиваясь из сил.
А Юлька тянула за руку прихрамывавшего усатого человека. Запахнув халат, он переступил порог приемной.
— Чем, чем помочь?
— Вот так делайте, Федор Николаевич! Вот так, быстрее!
Перехватив его руки, Федор Николаевич начал дыхательные упражнения.
Пальцы Наташи тряслись, но все-таки она надела иглу на шприц, потянулась к ампуле…
IV
Словно пронзенный иглой слитых лучей, ослепленный светом фар, летел смертельно перепуганный джейран, будто и не задевая земли, вытягивался, надеясь вырваться из гудящей линии света, мчался перед газиком, метался из стороны в сторону.
— Правей, правей обгоняй! — подался вперед Кулиев и тронул шофера за рукав. Но тот насупил брови, а скорости не прибавил.
— Гони, тебе говорят, гони! Не успеем человека спасти! Вот характер!
— Сами шею свернем, некому будет спасать!
Отливая серебром, круп джейрана сверкал перед машиной. Не стало видно взлетающих, как бы пытающихся оттолкнуться от лучей света узких округлых копыт. Свет погас. Взвизгнули тормоза, осекся мотор. Все подались вперед и молчали.