Произошло увеличение не только централизованного импорта, но и "дикого", челночного. Грузинское теневое производство вмиг сделалось неконкурентноспособным, а модернизировать его и улучшать качество никто не желал - видимо, гордость не позволяла. Республика терпела чудовищные, катастрофические убытки. Разумеется, немедленно начался передел собственности, войны криминальных групп и кланов, все это соединилось с московскими и общесоюзными криминальными войнами и Грузия погрузилась в хаос.
После тбилисских событий 1989 года на все это безобразие наложилась национально-освободительная борьба, которую спровоцировали новые грузинские национал-демократы во главе со Звиадом Гамсахурдиа. И вот, в 1990 году Грузия провозгласила независимость, а уже в 1992 году националисты проиграли республику восставшему криминалу во главе с Джабой Иоселиани и Тенгизом Китовани. На царство - в качестве примиряющей фигуры - был призван Шеварднадзе.
В наследство ему достались две войны - в Южной Осетии и Абхазии. Одна, начатая из националистических побуждений Звиадом Гамсахурдиа, вторая - сугубо криминального характера, разгоревшаяся уже после свержения первого грузинского президента. Это различие никогда особенно не подчеркивалось - ни российской, ни грузинской, ни абхазской стороной. А между тем, Абхазия - благодаря портам, курортам, границей с Россией и цитрусовым плантациям - всегда была самым лакомым кусочком в Грузинской "цеховой республике". Собственно, это же обстоятельство двигало и абхазскими националистами, желавшими не только суверенитета, но и передела теневого бизнеса. Южная Осетия же ничем, кроме дороги в Россию, похвастаться не могла.
Шеварднадзе, как опытный советский дипломат, постарался скорее вывести республику из военного положения, и в конце 1992 года уже возникла иллюзия стабилизации: в Москву даже прибыла первая партия кахетинского, впервые с 1984 года. В 1993 году, после завершения абхазской войны, возобновились масштабные поставки абхазских мандаринов...
Кажется, стоило бы обратить внимание на эти малозначащие обстоятельства, но "седой лис", как уважительно именовали нового президента, был абсолютно советским руководителем. Ничем не хуже или не лучше Ельцина. Самым существеннным обстоятельством для этого типа менеджеров было сохранение личной власти. Идеальным инструментом они всегда считали короткие административные интриги. Конкретные задачи политики или экономики были им принципиально чужды, потому что они никогда не видели вокруг себя ничего, кроме гораздо более конкретных физиономий коллег по той же внутриведомственной интриге.
Да, конечно, на экономическую ситуацию в Грузии наложился еще и общероссийский экономический хаос, разрушение старых производственных связей, но сильнее всего повлияло другое обстоятельство - грузины оказались фантастически ленивы, упрямы и тщеславны. Можно, конечно, сказать - спокойны, консервативны и уверены, но это было бы фатальным преуменьшением. В период Горбачева-Гамсахурдиа из-за ленности и упрямства не захотели бросить все силы на модернизацию теневого производства ширпотреба. При Шеварднадзе горделиво не пожелали осознать необходимость перехода на сугубо аграрную модель экономики, ориентированную на экспорт в Россию и вполне самодостаточную. Строго говоря, и сам грузинский президент ничего не сделал для возрождения страны. Он мог воспользоваться своими связями времен руководства МИДом - он это сделал. И получил западные кредиты. Которые граждане, а пуще того, чиновники, просто проедали. Он мог крутить интриги с российскими военными базами, с российским военным присутствием в Абхазии и на Северном Кавказе - он это делал. И получил дополнительный интерес Запада, который превращал в следующие кредиты и проекты, наподобие нефтяного транзита. Но реалистичного, прагматичного, здравомыслящего отношения к собственной экономике он проявить не смог. Не потому что не хотел, а потому что никогда не подозревал о существовании такого подхода. Грузия стабилизировалась в полуистощенном и невротическом состоянии. Такой и досталась новому президенту, Михаилу Саакашвили.
Летом 1983 года на Тишинской площади возник здоровенный черный столб, устремленный в золотое колечко. Малоприличные ассоциации здесь неуместны - это был подарок Москве от Грузинской ССР "в память 200-летия добровольного присоединения Грузии к России". Монумент придумали скульптор Зураб Церетели и поэт-архитектор Андрей Вознесенский. Наверное, лучшим украшением памятника были серебристые кованые розы, разбросанные на чугунных цитатах из знаменитых русских и грузинских поэтов. К началу 90-х розы исчезли - окрестные жители постепенно растащили их, пытаясь примирить себя с трудным впечатлением от горбачевской перестройки и самого монумента. Еще через десять лет розы вернулись в Грузию - но уже как символ революции.
Новые грузинские лидеры Михаил Саакашвили, Нино Бурджанадзе и Зураб Жвания оказались более последовательными и прагматичными, чем Эдуард Шеварднадзе. Они увидели выход из тупика в том, чтобы следовать и дальше той же логике, которая загнала Грузию в этот тупик. Республика не хочет заниматься сельским хозяйством, а хочет заниматься политикой? Прекрасно, надо дать ей политику в максимальных объемах. Сделать Грузию элементом самой большой и важной мировой политики. Но только быстро, энергично и решительно.
Формально, главный лозунг теперешнего президента Грузии - объединение государства, возвращение в состав республики незаконно отпавших территорий. Их, собственно говоря, всего три: Абхазия, Аджария и Южная Осетия. Но этот простой лозунг предполагает весьма масштабные последствия, поскольку решение такой задачи включает Грузию в большую геополитическую игру.
С Аджарией вопрос решился довольно просто. Ведь по этническому составу Аджария - та же Грузия, но испытавшая сильнейшее турецкое влияние. Потому и живут там грузины-мусульмане, которым, в сущности, автономия нужна была гораздо меньше, чем возможность передела власти. При бывшем аджарском президенте в автономии действительно была стабильность, но это была стабильность клана Абашидзе, стабильность удельного княжества. Смена власти предполагала обновление чиновничества и обделенная часть аджарской элиты ухватилась за эту возможность.
Южная Осетия, а особенно Абхазия - совсем другое дело. Там преобладает этнически не-грузинское население, там сильна память не только о страшных событиях начала 90-х, но и о меньшевистской Грузии Ноя Жордании, которая с помощью военной силы "освобождала" и Абхазию, и Южную Осетию от большевизма. И если на территории осетинской автономии довольно много грузинских сел, то в Абхазии их теперь практически нет. Но дело даже не в этом. Ни Южная Осетия, ни более крепкая в военном отношении Абхазия не войдут в состав Грузии без масштабного вооруженного конфликта. Даже если предположить, что российские миротворцы устранятся от своей миссии, своими силами Грузия с подобной задачей не справится. Единственное, что в данной ситуации представляется реальным - развертывание масштабных боевых действий и последующая аппеляция к "мировому сообществу". Которое ждет этой аппеляции уже двести лет.
Принципиальный англо-русский конфликт, связанный с движением России в направлении Балкан, Кавказа и Средней Азии, окончательно оформился только в XIX веке, но созрел уже в середине XVIII. Первые два вектора русской экспансии были нацелены на территории, находящиеся под протекторатом Османской империи и, отчасти, Персии, которые были партнерами Англии в азиатской политике; третий затрагивал британские интересы впрямую.