Разумеется, всякому понятно, что здесь налицо желание вымолить у буржуазного общественного мнения Европы извинение за грешки далекой юности,- для этого и понадобился г. Парвусу австралийский плащ.
Наша революция, с точки зрения этого подлейшего из ренегатов, ни больше ни меньше, как оккупация страны дезертировавшей солдатской чернью.
"Для осуществления социализма нужна определенная степень развития индустрии и зрелость рабочего класса"""17"". Ни того, ни другого в России нет и в помине, а потому нет для нее и возможности осуществления социалистической революции, возможности строительства социализма. Историческая миссия большевиков - послужить мостом, по которому к власти придет какой-нибудь цезарь, бонапарт или кто-нибудь другой, но в том же роде. Таков клеветнический "итог", который подводит нашей революции разудалый купчик-Парвус, не раз пытавший счастье сбыть подмоченный товаришко на нашем политическом базаре.
Что касается до последнего упоминаемого нами автора Штребеля, то он попытался свои взгляды на нашу революцию развить в целую теоретическую "систему".
В брошюре, носящей характерное название "Не насилие, а организация", Штребель, рассуждая о "сущности русской революции", заявляет, что было бы совершенным вздором говорить о коммунистической пролетарской революции, ибо основным фактом нашей революции является укрепление частной собственности крестьянина, а укрепление частной собственности крестьянина и есть то, что все решает, что определяет характер этой революции. Кто этого не понимает, тот не марксист, тот "комнародник", - выражаясь современным языком, и т. д. В итоге Штребель и сводит большевизм к бакунизму.
"Если большевики и воображали, - пишет Г. Штребель, - что русских крестьян можно пропагандой (Zureden) и принуждением завоевать на сторону действительного коммунизма и коммунистического способа производства, то они доказывали лишь вновь, что они обретаются в плену типичных представлений старого русского революционаризма, которые составляют специфическую сущность бакунизма" ""18"".
"Крестьяне... представляют, по крайней мере, семь восьмых всего населения Советской России. Вес их числа и их хозяйственного значения решает в конце концов судьбу революции вообще! Сколько фантастики и сколько фанатической веры в чудеса нужно в таких условиях иметь, чтобы считать русскую революцию за революцию коммунистическую по ее внутреннему характеру и по ее конечному результату!" ""19"".
Не социализм строят русские большевики, а унаваживают почву для расцвета нового капиталистического строя, - таков итог анализа нашей революции, данного международной социал-демократией. В России - незрелые капиталистические отношения, это - полуазиатская страна, соответствующие классовые отношения которой находят свое выражение в колоссальном числовом перевесе крестьянства; пролетариат плавает, как муха, в крестьянском молоке, и этот пролетариат-муха, поставленный перед слоном-крестьянином, не может проделать никакой коммунистической революции. Гиря крестьянства тянет все сильнее, эта гиря и решает вопрос о характере русской революции. И какие бы маскарадные костюмы ни надевали на себя активные деятели русской революции, какие бы лозунги ни выдвигали, что бы ни придумывали, - все равно: в конце концов, так или этак, вопрос будет решать крестьянство. Единственный смысл всей революции есть укрепление частной собственности крестьянства. Объективный смысл крестьянской революции есть не что иное, как раскрепощение крестьянства от феодальных пут.
Это и определяет буржуазный характер русской революции. Таков "отзыв"
международной социал-демократии.
Теперь нелишне будет взглянуть на наших соотечественников, русских меньшевиков.
Они рассуждали тоже примерно так, как рассуждали их западноевропейские коллеги.
Возьмем такого классика русского меньшевизма, как Георгий Валентинович Плеханов, который теоретически был наиболее последовательным. В свойственном ему стиле, с "книжной простотой" оценивая характер нашей революции, он писал: "Маркс прямо говорит, что данный способ производства никак не может сойти с исторической сцены данной страны до тех пор, пока он не препятствует, а способствует развитию ее производительных сил. Теперь спрашивается, как же обстоит дело с капитализмом в России? Имеем ли мы основание утверждать, что его песенка у нас спета, т. е.
что он достиг той высшей ступени, на которой он уже не способствует развитию производительных сил страны, а, наоборот, препятствует ему. Россия страдает не только от того, что в ней есть капитализм, но также от того, что в ней недостаточно развит капиталистический способ производства. И этой неоспоримой истины никогда еще не оспаривал никто из русских людей, называющих себя марксистами" ""20"". А в открытом письме петроградским рабочим от 28 октября 1917 г. Г. В. Плеханов приводил и другие аргументы. Он писал: "В населении нашего государства пролетариат составляет не большинство, а меньшинство. А между тем он мог бы с успехом практиковать диктатуру только в том случае, если бы составлял большинство. Этого не станет оспаривать ни один серьезный социалист"
""21"".
Или вот мнение по этому же вопросу уже упоминавшегося П. П. Маслова, бывшего в то время ортодоксальным меньшевиком: "Рабочий класс в России не может взять на себя организацию производства, потому что он представляет собою меньшинство населения страны. Другие классы даже численно значительно преобладают" ""22"".
Или в другом месте: "Происходящая революция, будучи буржуазной революцией, т. е.
сохраняющей все основы капиталистического строя, может вместе с тем быть - и неизбежно будет - социальной революцией, которая повлечет значительный сдвиг экономических отношений не в сфере организации производства, а в сфере распределения национальных доходов между разными классами" ""23"" (т. е. рабочие будут немножко больше получать, а крестьяне будут немножко меньше облагаться налогами и т. д.).
Так писали столпы меньшевизма, лучшие меньшевистские идеологи, еще в начале революции, давая характеристику этой революции как революции необходимо и неизбежно буржуазной.
Отсюда понятно, что по мере того, как все дальше и дальше шла развязка событий, как все прочнее и прочнее становилась власть большевиков, как все тверже и тверже чувствовал себя авангард пролетарской диктатуры, в конце концов должна была зазвучать - и, действительно, все настойчивее и настойчивее стала звучать - нотка о неизбежности большевистского перерождения.
Если сначала резче и громче звучала нота о неизбежной неудаче, о гибели большевиков, то во второй период, поскольку большевики уже закрепились у власти, все громче и громче зазвучало другое: большевики удерживаются, но большевики уже не те; большевики укрепляются, но они перерождаются под влиянием крестьянской стихии. Иначе и быть не могло: кто признает буржуазный характер за нашей революцией, тот, естественно, до укрепления Советов должен был вопить о неизбежной неудаче пролетарского переворота, а после укрепления неизбежно должен был заговорить о перерождении.
Эту нотку необыкновенно хорошо выразил Далин, один из видных меньшевиков вообще, один из теоретиков вымирающего меньшевизма - в частности. В своей книге "После войн и революций" он пишет: "Нужно понять смысл событий, нужно сорвать маскарадные одежды. Нужно смыть краски и белила; судить не по словам, а по делам; не по намерениям, а по итогам. Нужно понять объективный смысл революции"
""24"". А этот "объективный" смысл революции вот в чем: "Та революция, которую переживает Россия вот уже пятый год (писано в 1922 году.- Н. Б.), с самого начала была и остается до самого конца буржуазной революцией" ""25"". Ставится вопрос: "Почему таков итог коммунистической революции?" И дается ответ: "Потому, что интересы крестьянства решали судьбу всей политики" ""26"".