Снедаемая тоской, султанша заболела. Не помогли ей лекари и врачеватели недугов. И тут явилась во дворец некая женщина – славилась она глубокой верой и высоким целомудрием: ни разу в жизни не подняла она взора на мужчину. Многие обращались к ней за помощью, и немало тайных бед отвела она от своих сестер – женщин. Ей-то и поведала султанша свои тревоги.
– Кто мог поверить, что Фархад одолеет гору? Никто. Потому-то я и послала к нему Ширин: пусть уж получит ее из моих рук, раз я все равно не могу ничему помешать. Но Фархад горд, он не хочет от меня милости, ему надо, чтобы народ, в награду за служение, соединил его с Ширин. С чем же тогда останусь я? Как буду жить?
Женщина взяла руку султанши, долго разглядывала, водила гвоздиком но линиям ладони.
– Успокойся, госпожа моя,- сказала она под конец.- Правда, я не могу соединить тебя с Фархадом, но оторвать от него неблагодарную Ширин – в моих силах.- Потом женщина помолилась, сказала: – Да сбудется воля Аллаха,- и ушла.
А султанша поднялась с ложа: недуг отпустил ее.
Океан людских надежд бушевал все сильней. «Тот, кто вступил в единоборство с горой, победил! Не успеет смениться луна, как воды канала достигнут городских стен, прильнут к стопам иссохших, жаждущих деревьев. Те самые равнодушные воды, что веками текли мимо судеб людей… Фархад, истинный сын народа, посрамил тех, кому безразлично счастье многих!»
Согласно приказанию султанши, гору должен был пробить Фархад, а уж канал дозволялось строить всем, кто бы ни пожелал. Толпы людей принялись рыть землю, оттаскивать ее в стороны, выравнивать берега. В городе царили радость и веселье, как перед большим праздником. Все прибирали в домах, стирали одежду, возносили благодарственные моления.
Наконец наступил долгожданный день: последним ударом Фархад разрушил перемычку, преграждавшую путь воде, и она хлынула в канал. Художник поцеловал орудия своего многолетнего труда – кувалду и кирку – и склонился ниц, восславляя Аллаха.
Люди побежали к городским воротам, спеша передать в столицу счастливую весть.
Стряхнув с одежды каменную пыль, повязав голову тюрбаном, Фархад медленно шел берегом канала. По дну его с веселой песней бежала вода. Нет, не вода, а разлившаяся во всю ширь душа народа, душа, которую не засушили годы жестокого безводья. Живописцу хотелось, чтобы рядом были друзья, с которыми он мог бы разделить радость… Но горожане мчались вперед, ничего не видя вокруг, позабыв обо всем на свете, кроме одного:
– Вода! Вода!
И вдруг Фархад заметил женщину, которая быстро шла из города навстречу толпе. Увидев живописца, она горестно вскрикнула и со слезами кинулась к нему на шею.
– Чем я могу служить тебе, матушка? – спросил художник, огорченный ее горем.
– Ах, сынок! – еле переводя дыхание, запричитала женщина.- Дом, где готовилась свадьба, стал домом скорби… Да будет проклят этот забытый Аллахом город! Султанша…- и она зарыдала, вытирая рукавами платья обильные слезы.
– Да о чем ты, матушка? Что-нибудь случилось с султаншей? Я слышал, она хворала.
– Что проймет эту злодейку? Она… Она…
– Говори скорее, мать! Что – она?
Женщина стиснула Фархада в объятиях, прижала его лицо к висевшим на ее груди четкам.
– Негодница… убила… Ширин!…- как бы через силу проговорила она и, как подкошенная, повалилась к ногам художника.
– О-о… Ширин!…
Фархад ринулся к каналу. Удар кирки по виску… Всплеск волны… Алые струи воды…
Женщина мгновенно вскочила, словно бы не она только что рыдала и теряла память. Несколько мгновений она жадно вглядывалась в темные волны, потом злорадно прошептала:
– Готово!
И тут же вновь глаза ее налились слезами. Вопя и причитая, помчалась она к городу.
– Помогите! Помогите! – кричала она, мечась от человека к человеку.
Весть о странной кончине художника в мгновение ока облетела город и достигла покоев Ширин. Люди говорили, что при виде текущей воды Фархад обезумел, бросился в канал и утонул.
Не помня себя, помчалась Ширин к каналу. По дороге ей повстречалась женщина, которая с воплями сновала между людьми, вновь и вновь повторяя историю гибели художника. Ширин схватила женщину за руку и заставила ее пойти с ней на то место, где произошло несчастье.
Прослышала о смерти Фархада и Махиман Бано. Страшная весть повергла ее в трепет: султанша и в мыслях не держала подобного злодейства. Когда она пришла на берег канала, первое, что представилось ее глазам, была Ширин: смятенная, потерявшая голову, она тянулась руками к горлу женщины, которая вызвалась избавить султаншу от беды.
– Правду… Только правду…-хрипела Ширин.- Говори, отчего погиб мой Фархад?
– Оставь ее, Ширин,- собравшись с силами, приказала султанша.- Я сама расскажу все, что ты хочешь знать…
– Молчи, сестра! – прервала ее Ширин.- Твоя власть надо мной кончилась, дни мои сочтены. Я сама вырву истину из этих подлых уст.
Ярость Ширин сломила злобный дух женщины: она не выдержала и рассказала, как обманула Фархада и толкнула его на гибель. Ширин отшвырнула от себя злодейку, и ее тотчас схватила Махиман Бано.
– Проклятая! – грозно воскликнула она. – Разве этого я от тебя ждала?!
– Отпусти ее, сестра,- сказала Ширин.- К чему теперь оправдания? В моем сердце больше нет гнева – ни на тебя, ни на нее. Мне надо было только слышать, что светлый разум моего возлюбленного не помутился, что Фархад до конца остался таким, каким я его знала: Фархадом народа, моим Фархадом.
Ширин подошла к каналу, выхватила из складок одежды кинжал и вонзила его себе в грудь.
– Фархад! – воскликнула она в последний раз, и волны сомкнулись над ее головой.
Султанша распустила косы, обмотала их вокруг шеи, склонила голову перед толпой и скорбно проговорила:
– Если вам нужна моя голова,- вот она, рубите. Но, поверьте, тут не было моей воли. Правда, я не могла примириться с тем, что Фархад и Ширин наконец соединятся. Почтенный вид этой женщины ввел меня в заблуждение. Она пообещала разлучить Ширин и Фархада, а как – я не спросила. Я любила обоих, и потеря хотя бы одного из них для меня более невыносима, чем их соединение. Эта женщина со злобным сердцем разрушила мой заветный мир…
Главный везир напомнил людям о том времени, когда велись розыски Солнечных возлюбленных: ведь и тогда султанша повелела, чтобы ослушникам ее воли не чинили вреда, не оскорбляли их насмешками. Говорил он и о великой жертве султанши во время болезни сестры.
В тяжком раздумье стояли жители столицы перед своей повелительницей. Ширин и Фархад покинули этот мир. К чему же еще новые жертвы? И что будет с престолом? Не лучше ли, храня память о прежних несчастьях, не вызывать новых?
Они разыскали в воде тела своих Солнечных возлюбленных, пышно убрали их, украсили цветами. Позади роскошного дворца Ширин они построили усыпальницу Ширин и Фархада. Влюбленные всего мира приходят к ее стенам, чтобы почтить намять двух верных светлых душ.
Сохни и Махинвал
На окраине города Гуджарата, в густой тени уединенной рощи расположился лагерем богатый караван. Посреди лагеря высились узорчатые парусиновые шатры, в стороне позвякивали колокольчиками дородные буйволицы, сверкали крупы арабских скакунов, повсюду сновала расторопная челядь. Всего за какую-нибудь неделю до дня, которым начинается наше повествование, роща эта была глухой и уединенной, теперь же в нее будто веселый дух вселился. Сын некоего бухарского купца, по повадкам – истинный принц, облюбовал рощу, плененный ее красотой, очарованный прелестью текущего неподалеку Ченаба, этого друга всех влюбленных, для веселых волн которого не жалело позолоты вечернее солнце.
Повсюду: возле городских молелен, на постоялых дворах, в домах и на базарах – только и разговору было, что о сказочном богатстве и баснословной щедрости купеческого сына.
– Это единственный наследник Али Бега, богатейшего торговца алмазами из Бухары! – судачили горожане.- Этот юноша поистине единственный: другого такого на всем свете не сыщешь! Все-то ему интересно, обо всем он хочет узнать. Два знаменитых учителя постоянно находятся при нем – обучают его пенджабскому языку. Насколько он молод – настолько и красив, насколько красив – настолько великодушен. В каждом городе, через который лежит его путь, закупает он искусно сделанные вещи. Вчера его люди взяли у гончара Туллхи много кувшинов и чаш. К нам, в Хииду-стан, он приехал просто так, из любви к странствиям, он поднес делийскому бадшаху бесценные сокровища – мускус, алмазы, рубины и сапфиры. Бадшах повелел повсюду оказывать богатому чужестранцу самый лучший прием и подарил юноше белоснежного скакуна. А ныне вечером именитый гость, эта светлая душа, приносящая радость в самые угрюмые места, сзывает на пир мастеров, певцов и других славных горожан Гуджарата.