На сей счет имелась отдельная история, которая казалась ему символичной. Много лет назад местные жители, верившие в добрых и злых духов – сэвэнов, сбросили с мыса православного священника-миссионера. Священник привел в здешние места первую корову и поил молоком ребятишек аборигенов. Одна девочка умерла. Наверное, она умерла от чего-то другого. Может быть, от простуды. Но шаман стойбища обвинил в смерти своего конкурента – человека в черной рясе. Разгневанные соплеменники шамана привели безвинного на мыс и сбросили на грозные скалы. Позже пришли другие люди в рясах, и они-то и назвали печальный утес мысом Убиенного. А шамана изгнали из деревни. И он переселился в близкую тундру, на Студеные озера, переполненные сигом и хариусом. Там он и умер – в одиночестве, среди своих идолов, выструганных из чурочек.
Никто никогда не знает, думал Димичел, как люди расплатятся с тобой за достижения цивилизации, которые ты им принес, и в каком богом забытом краю ты закончишь свою жизнь. Никакой борьбы религий, похоже, не существует вовсе, просто одни с детства привыкли пить молоко, а другие – не видят в нем толка. Потому что они пьют живую кровь оленей во время забоя, едят сырое мясо и мороженую рыбу.
Как человек, воспитанный системой, Димичел был склонен к обобщениям. Для одних, полагал он, правила жизни, определенные людьми в черных рясах, заключаются в том, что им можно безбоязненно есть свинину и без меры употреблять алкоголь, но делать детей положено с одной женщиной, и, самое главное, нужно ходить в храм и бесконечно каяться в нарушении заповедей, а потом вновь грешить. А для других уготовлен целый выводок жен, правда, укрытых в паранджу с головой. Алкоголь пить нельзя, но зато можно курить кальян. При желании – с душистой травкой. Очень важно попутно ненавидеть тех, кто ест свинину. По ту и другую сторону двух запретов находятся проворные толкователи священных книг, которые умело сталкивают курильщиков кальяна с едоками свинины, именно они и приводят толпы фанатов к пропасти, которую потом называют мысом Убиенного. Если добавить фонтанирующие нефтью скважины, которые государства никак не могут поделить между собой, врезающиеся (по причине все того же дележа) в небоскребы самолеты, митинги антиглобалистов, бесконечные революции в славянских государствах, жандармские ухватки Америки и пафосные речи политиков всех стран о толерантности, а также умирающих от голода и от непознанных вирусов африканских детей, то может получиться законченная картина современного мира. А на краю мира, на мысе Убиенного, стоит его дом-башня.
Так думал Димичел.
Разумеется, он отдавал себе отчет в том, что слишком грустно и слишком примитивно этими сентенциями объяснять творящиеся вокруг него безобразия. Если бы все было так просто! Однако выстроенная им схема работала как часы. Что подтверждалось событиями, за которыми он наблюдал по телевизору.
И с годами, прожитыми на мысе Убиенного, он все чаще сталкивался с примитивностью людей и подсмеивался над телепередачами, в которых министры, писатели-фантасты, политологи и философы до хрипоты спорили о путях развития человечества. «Take it easy», – часто говорил он им, сидя в теплом и удобном кресле перед телевизором, что в переводе с английского могло бы означать «Спокойно, парни, глядите на мир проще». У ног его лежала овчарка по кличке Адель.
После чтения Библии и наблюдения ночного неба в телескоп он сильно сомневался в том, что оставшаяся половина жизни у него впереди. Хотя к сорока годам он достиг всего, чего должен достичь в жизни человек его возраста. Он построил дом – и не один, даже поставил нефтяные вышки в океане, написал книгу и родил сына. Правда, пока еще не воспитал – сыну было семнадцать лет. И деревьев он тоже насадил достаточно. Целый английский сад с яблонями и грушами – в том своем первом доме, который оставил пять или уже шесть, а может, тысячу лет назад, и где жила его бывшая жена с сыном.
Устройство же нынешнего дома Димичела могло удовлетворить самый притязательный вкус. Здесь не было той вызывающей роскоши с обязательными позолотой, мрамором, лепниной, витражами в окнах и мозаикой на полах, которая присуща виллам нуворишей без роду и племени.