«Зачем он торопится? Кто его гонит? Служба у него серьезная, — думал отец, — и молод он, и в жизни еще мало чего достиг. Зачем ему такую обузу на себя брать? Ведь я ее насквозь вижу — она по рукам и по ногам его свяжет, покоя ему не даст, всему его делу помехой будет. Да разве из нее, из куколки этакой, выйдет ему боевой спутник жизни? При первой же ухабинке себя покажет, какая она есть. Не пара она ему, нет, не пара. Набалована, ветерок в голове. Ну, да не мне жить, а им, но только я свое ему скажу. Может, я и ошибаюсь, ему видней. А уж в том, что рано жениться задумал, тут ошибки с моей стороны быть не может. Кого хочет пусть спросит, командиров своих, начальников — всему его делу и всем его мечтаниям это будет сейчас, как гвоздь в сапоге…»
…Влюбленный Березкин не прислушался к советам отца. Женитьба состоялась. Но очень скоро молодые стали ссориться, а через два месяца началась семейная драма со всеми неизбежными последствиями. И Березкин, и Лиля страдали, не понимая друг друга. Лиля постоянно осаждала мужа множеством незаслуженных попреков, подозрений и невыполнимых требований.
— Где ты был? Почему так долго задержался в училище? Неужели нельзя было уйти? — ревниво набрасывалась она на мужа.
— Петька, в следующее воскресенье мы идем слушать оперетту! Что?! Дежуришь? Ты с ума сошел. А я хочу итти. Отпросись, слышишь? Неужели тебя не могут заменить, какие глупости… Ты просто не хочешь, ты всегда мне все делаешь назло. Одна я не желаю итти. Попроси начальника, поменяйся с кем-нибудь, мне-то какое дело. Ах, не можешь?! Прекрасно! Потом пожалеешь…
Муж и жена разговаривали на разных языках и разными глазами смотрели на мир. То, что Березкину было дорого, то чем он жил и к чему стремился, не производило на Лилю впечатления. Она слушала его позевывая, а иногда раздраженно. Точно так же раздражали Березкина вечные мечты вслух о туфельках с пряжками, о шелковом платье, о лисьем хвосте. Мечты эти сопровождались нытьем и вздохами. Березкин с досадой смотрел на миловидное лицо жены, искаженное завистью.
— Убогие же у тебя мечты. Хоть бы когда-нибудь помечтала о чем-нибудь другом, — усмехаясь, говорил он — Противно все-таки: одно и то же, одно и то же.
— Ах, вам противно? — вспыхивала Лиля, убегала за шкаф, бросалась на постель и плакала, зло стуча в стенку шкафа каблучками.
Приходилось затыкать уши и перечитывать по нескольку раз каждую строчку, чтобы понять, что написано в газете.
— Надо было раньше об этом думать, если такая жена тебе не годится, — сердито кричала из-за шкафа Лиля.
— И тебе надо было искать другого муженька, — злился Березкин, захлопывая книгу или швыряя газету.
Да, надо было раньше об этом думать. Он это уже хорошо понял. И простить себе не мог, что так рано женился, да еще на девушке, которую совершению не знал. Да, отец был прав — она, как гиря, висела у него на ногах, сковывая и мешая двигаться вперед. Попросту говоря, мешала его боевой учебе. Это было тяжелее всего. Ему надо было много работать и многому учиться — с ясной головой, со спокойной душой. Глядя на опытных летчиков, он чувствовал себя совсем еще птенцом.
Березкин мрачнел, отставал в учебе. Товарищи не узнавали его.
— Да, Петро, глупость ты сделал, ослепление на тебя какое-то нашло, — говорили ему с сожалением. — Что же теперь будет, ведь вы только мучаете друг друга…
— Не знаю, — уныло отвечал Березкин. — Скоро… ребенок будет…
ЖЕНА ТОВАРИЩА
На прощание Григорий сказал мне:
— Ну, Ваня, на тебя надеюсь, ты мне старый товарищ. Если Оксане потребуется какая-нибудь помощь, не поленись, голубчик, позаботься. Оксанка моя — человек хороший, крепкий. Но только она еще никогда не жила и такой обстановке, привыкла к югу, привыкла со стариками своими жить, да и не успела она еще тут ни с кем из женщин сдружиться. Значит, поможешь, Ваня? А будет у тебя своя семья — и я тебе помогу.
— Ну, что ты, Гриша, какие счеты, — ответил я, крепко пожимая руку товарищу.
Через несколько дней после того, как Григорий и другие товарищи уехали на фронт, я постучал в квартиру Оксаны.
— Кто там? — раздался неясный и чуть испуганный голос Ксении Павловны.
— Старший лейтенант Максимов. Откройте. Из штаба…
Открыла дверь. Бросилась мне навстречу. Лицо бледное, губы дрожат и слова сказать не может. Только глаза трепещут — синие, крупные как цветы на ветру.
— Что вы так испугались, Ксения Павловна? — говорю я. — Проведать вас пришел, не надо ли вам чего?