Я пришел в свободное воскресенье к Оксане и снова наколол ей дров. Я попрежнему отправлял ей письма, приносил журналы. Мне было радостно получить от Григория короткую записку:
«Спасибо тебе, Ваня, Оксанка сообщила, как ты заботлив. Дружище, легче переносится все, когда ты спокоен за свой семейный тыл».
Я старался также внимательно и просто относиться к женам других товарищей, уехавших вместе с Григорием.
Кличка «рыцарь» так за мной и осталась. Но я не понимаю, почему некоторые из товарищей по службе называют меня в шутку «рыцарем». Ну, хотя бы и рыцарь — разве это такое уж плохое слово?
БРАТИШКА
Ровно в три часа дверь открылась и на пороге палаты выросла знакомая смешная фигурка в длинном халате.
— Матрос, к тебе! — сказали раненые, поднимая головы.
— Вижу, — гордо отозвался Лаврентьев, хотя он ничего не видел. Он не мог видеть. Он был слепой.
Петя прошел в угол палаты, где лежал Лаврентьев, сел на табурет, вытащил что-то из кармана и поднес к уху матроса.
— Что это? — изумленно спросил Лаврентьев и улыбка, точно солнечный луч, тронула его губы.
— А ты слушай… Это — море! Узнаешь? Это я тебе принес, у бабушки выпросил. Слышишь, как шумит?! Она у бабушки пятьдесят лет живет. А гладкая какая!
Петя отвел раковину от уха Лаврентьева и приложил к его щеке.
— Бери… насовсем! — сказал он, вздохнув. — Только не разбей, ладно?
— Балуешь ты меня, братишка, — счастливо шепнул Лаврентьев и, поймав шершавую Петиту руку, потряс ее своей большой рукой.
— Вот еще, — покраснел Петя. — Мне не жалко!..
Матрос пошарил рукой на тумбочке, взял с блюдца пряник и сунул в рот Пете.
— Не надо, — сконфуженно пробормотал Петя, оглядываясь по сторонам; не смотрит ли кто на них.
— Ешь! Он сладкий, — требовательно сказал матрос. — Нам шефы с фабрики прислали. Там в бумажке еще… Вкусно?
— Вкусно.
Потом они долго о чем-то шептались. Сквозь большое матовое стекло вползли в палату сумерки, окутали белые стены, белые постели, пузырьки с лекарствами. В палате стало печально. И все с нескрываемой завистью глядели в угол, откуда доносился звонкий шопоток Пети, прерываемый иногда радостным смехом Лаврентьева.
— Хорошо иметь брата… — шумно вздохнул наводчик, которого никто никогда не навещал.
— А он ему вовсе и не брат, а чужой мальчишка, — заметил сосед наводчика.
— Чужой, а свой… — с чувством сказал наводчик.
— Мальчишечка уж больно интересный, — вступил в разговор сапер, — такой интересный мальчишечка, с ним и слепой зрячим будет. Столько месяцев изо дня в день приходит! Везет матросу. И чего он ему такое рассказывает — ишь, обсмеялся матрос! Петь, а Петь! — громко позвал сапер, — поди к нам-то, поговори с нами…
— Пойти? — спросил Петя, наклоняясь к матросу.
— Пойди, — разрешил матрос и ревниво добавил, — да ненадолго, они тебя заговорят, а я у тебя еще уроки не спрашивал.
Поговорив с наводчиком и сапером, Петя вернулся к другу. Матрос лежал на спине и слушал раковину.
— Петруха, — тихо заговорил он, пряча раковину под подушку. — Как мне легко с тобой. Петруха. Когда ты со мной — мне кажется у меня глаза видят. Привык я к тебе, понимаешь, вот привык, словно мы с рожденья вместе жили. Ведь кроме тебя у меня никого на свете нет, братишка…
— Знаешь чего? Когда я буду работать, я тебе куплю баян, — пылко сказал мальчик. — К нам в школу на утренники всегда слепой баянист приходит, ох и играет! И ты будешь играть, вот увидишь…
Это стало известию в субботу. В три часа дня Петя, как всегда, веселый, оживленный, пахнущий свежим воздухом и солнцем, появился на пороге палаты. В углу белела пустая постель матроса.
— А где Лаврентьев? — спросил Петя наводчика.
— В канцелярии… — ответил наводчик, глядя на Петю каким-то особенно теплым и грустным взглядом, от которого вдруг заколотилось Петино сердце. А сапер подозвал к себе Петю и разъяснил:
— Выписывают твоего Федю… Последний нынешний денечек матрос с нами. Завтра распрощаетесь. В инвалидный дом уезжает…
От волнения мальчик густо покраснел. Путаясь в длинном халате, он быстро прошел к пустой постели Лаврентьева, сел на табурет и нахохлился. А через минуту няня Глаша ввела слепого матроса.
— Это ты, братишка? — спросил Лаврентьев, криво улыбаясь, обнял мальчика и провел ладонью по его лицу. Слезы брызнули из Петиных глаз и омочили ладонь матроса.