— Если бы уважала по-настоящему, не стала бы вести себя так, — послышались голоса.
— Скука, — лениво потягиваясь, процедила Мальвина.
Валя встрепенулась, словно ее укололи.
— Брось, моя дорогая, прятаться за это словечко. Тошно слушать. Работай больше — вот и скуку свою укоротишь. Не устаешь, должно быть! — Она недобро усмехнулась.
— И наконец… наконец, это позорно, гадко, — снова заговорила Валя. — Муж на фронте, а она хвостом вертит. Есть такие, знаю я… Вот ты — такая!
Мальвина не смутилась.
— Бориса и Андрея ждать теперь уже странно… Бессмысленно. Пока были письма — еще туда-сюда. А теперь? Ну, а если и вернутся. Это будет очень замечательно, — сказала Мальвина, — если они и вернутся… то что из этого?
И тогда женщины зашумели. Валя выпрямилась во весь рост. Губы ее дрожали от негодования. Она подошла к Мальвине и, глядя в упор на нее, выговорила хрипловатым голосом:
— Знаешь, кто-ты? Ты… ты…
Было что-то брезгливое и даже страшное в лице Вали, в широких зрачках других женщин. Мальвина съежилась и попятилась к дверям.
Группа разведчиков лейтенанта Погожего, в числе которых были Борис и Андрей, наконец вырвалась из окружения и благополучно прибыла в свою часть. Много было пережито волнений и мытарств. Жизнь не раз висела на волоске. У Андрея, очень молодого, веселого Андрея, появилась седина в волосах. Заострилось круглое лицо Бориса. Лейтенант Погожий так оброс, что его трудно было узнать.
Командиры и бойцы обнимали друзей.
— Письма есть? — жадно спросил Борис.
— Месяц будете читать — не перечитаете, — шумели друзья. И кто-то притащил целый мешок, туго набитый письмами.
Однажды в лесу зашел разговор о женской верности, уж так устроено человеческое сердце: даже в тяжелые минуты люди, не знающие, будут ли они живы завтра, говорили о любви. Говорили и спорили о верности жен и невест. Рассказывали всякие забавные, выдуманные и невыдуманные истории — из жизни и из книг. Старались говорить об этом весело. Но у многих под шинелью беспокойно сжималось сердце.
— Сложна наша жизнь, друзья мои, ничего не попишешь, — глубокомысленно заметил Погожий. — Вот хотя бы взять нас… — Он вздохнул, и нельзя было понять, в шутку вздыхает он или серьезно, — много месяцев от нас ни слуху, ни духу. Нужно быть ко всему готовыми… Не каждая женщина может быть настолько твердой, чтобы дождаться нас…
— Ложь! Каждая! Если только, конечно, это человек, а не пустоцвет… И если она по-настоящему любила, — горячо перебил Погожего Борис и недовольно взглянул на него. Он не умел скрывать своих чувств. Одна только мысль о том, что Валя, любимая его Валя, может забыть его, переворачивала наизнанку всю его душу.
…И вот теперь они увидели этот огромный мешок с письмами. И первый бросился к мешку Погожий.
Друзья отошли в сторонку и только поглядывали, улыбаясь, на радостные лица разведчиков, жадно глотающих письма. Уж кто-кто, а они-то знали, что такое изголодаться по слову родных, но ласке…
— Маринушка… сынище! Сокровища мои! — восторженно бормотал Погожий и, не в силах сдержать радость, читал громко, почти кричал:
«Утрам говорим тебе: доброе утро, папка. И вечером говорим тебе: спокойной ночи! И когда получаем что-нибудь сладкое, делим на три части: это Юрочке, это маме, это оставим папе… Папа разобьет фашистов и приедет к нам».
Слезы текли по лицу Погожего. И смеялся, и плакал Погожий, и прижимал к заросшим, небритым щекам карточки жены и сына.
— Борис… Андрей! Послушайте! — он схватил за рукав шинели Бориса. — Да послушайте же кто-нибудь, черти!
Им было не до того. Каждый из них занят был своими мыслями. Андрей молча рылся в мешке. Он все еще искал писем. Он был угрюм.
«Где бы ты ни был, я с тобой… Где бы ты ни был, я с тобой», — как во сне, повторял Борис. Он улыбался.
Перед ним лежал ворох драгоценных Валиных писем. Он погружал в них руки, грелся около них, как у костра. Он был счастлив. Куда ушла усталость! Почему не болели больше исцарапанные в кровь кустарником руки? И такое было состояние у Бориса, что вот сейчас же, немедленно, снова он мог бы пойти и выполнить самое трудное, самое опасное боевое задание.
НЕВЕСТА
Он сидел, положив на колени сильные, молодые руки. Слепое лицо его было обращено к окну. Когда он смотрел на окно — видел светлые блики, и это его волновало.
— Нюша! — позвал он соседскую девочку, которая играла с котенком. — Сегодня солнце?
— Угу, — ответила девочка, — только оно не греет.