Но чем вы, чистые, благовоспитанные создания, отличаетесь от тех заядлых представителей буржуазных слоев, у которых с большим правом, чем у вас, вызывает тошноту неприглядный вид оборванца-босяка? В своих нападках на людскую испорченность, на грязные инстинкты трущоб, чем отличаетесь от тех же буржуев, мотивирующих поддерживаемый ими гнет все теми же невежеством и порочностью народа и чем ваш квази-моральный ценз отличается от такового же ценза буржуазии? Нет! подобно последней, каждый раз,когда босяки ехидничают над туго накрахмаленными специально для парламентов воротничками и над вашим мягко стелющим демагогическим языком, вы можете спокойно отвечать им серьезным тоном уважающего себя господина:
Но чем вызвано ваше человеконенавистническое отношение к босякам? — „Они враги культуры.“ — Разберите этот аргумент и вы убедитесь, что он лишь один конец того обоюдоострого меча, которым некогда буржуазия отражала нападения тогда еще революционного пролетариата. Не был ли и последний врагом то-то же прогресса, не уничтожал ли он машин, не свалил ли он вандомской колонны и не имел ли исторического права произвести еще больше опустошений? Не постольку ли стало ясно всем, что рабочий — враг не машин, а вдохновляемой ими эксплуатации и с радостью будет взирать на зияющие раны в буржуазном организме? Он стал кумиром и предметом всеобщего внимания; его революционная энергия поразила весь мир.
А босяк? Если он в бурное время будет уничтожать то, над чем работали целые века, то докажет ли он что нибудь другое, как не то, что проснулся в нем демон разрушения? Разве не с завистью смотрит он на продукты цивилизации, выставленные в витринах богатых магазинов? С какой охотой прибрал бы он их к себе и с каким наслаждением развалился бы в мягком кресле, с тем лишь отличием от нас, что, беспокойный, мятежный, он не будет засиживаться там до геморроя. Или отказался бы он цедить шампанского и съедать чудные грозди винограда? Разве он против утех жизни и благ цивилизации, когда они доступны ему?
Не он ли, наконец, разбивает дорогие старому миру предрассудки и зло смеется над ними, отвергая все вялое, скучное и лелея смелые порывы? Эта непринужденность, это отрицание всяких искусственных уз и есть та бешенная волчица, которая питает будущего универсального деспота-цивилизацию. Здесь, в уголках отрицания скучных догм, утомляющих всех приличий, в убежищах, где рождаются „преступные“, адски жестокие замыслы против умирающего мира, явилась, крепла и развивала свою мощь смелая идея не признающей ничего выше себя, прогрессивной, беспощадной, дерзкой жизненной критики. Пороки и преступления взрастили нашу цивилизацию, босяцкая смелость придала ей надлежащий размах. Отсюда испокон веков делались подвохи Люцифером под гнусное здание буржуазного довольства и заступом ему служила гордость наша и прежде всего гордость босяка-человеческая разнузданность.
Кто, как не босяк, является демоном-акушером истории? откуда, как не из мрачных трущоб, льется потоком этот тлетворный яд осмеивания всего черство-холодного кодекса позорной буржуазной морали?
Может быть, вы, честные сынки богатых родителей, гнушаетесь того мелкого воровства, на которое всегда пойдет босяк? Но разве не в этом ежедневное, живое отрицание права собственности? и разве проворовавшиеся босяки не являются лучшими выразителями глубочайшей в мире идеи: последний из всех отверженных имеет такое же право на существование, как самый заслуженный эмигрант, будь он даже Плеханов. Честные политические преступники, в своих, бичующих склонность босяка к еде, проповедях, являющиеся Иоаннами Предтечами для участкового пристава и ищеек с Гороховой улицы, лица, которые кое как, а все таки проживут часто насчет все той-же революции, сквозь пальцы смотря на безмятежную жизнь Бебелей, Лафаргов и хотя бы самих себя, будут строгими очами пожирать упорствующих в своих грехах босяков.
Если вы, добродетельные мои друзья, не можете убедить родных то, что они высылают вам, направлять по адресу вами наставляемого босяка, если вам неудобно принять его в партийную типографию и экспедицию, если вы не можете ссудить его „на несколько дней“, но без отдачи, деньгами, если вам трудно взять для него из партийных, студенческих и эмигрантских касс или найти переписку или уроков, то будьте любезны посторониться немного и дать дорогу идущему на невинную забаву босяку.
Из этого чувства его — украсть все, что надо ему, — выросла, несмотря на все драконовы законы и все сентиментальничанья сытых филантропов, эта глубоко запавшая в душу его ненависть к „священному праву“ собственности. Мелкие ли экспроприации, или ваше обобществление потом, все тот же великий грабеж в глазах буржуазии, и странно отрицать одно, признавая другое и было бы еще более странно, признавая грабеж для партийных расходов: на содержание членов партии, отрицать его для босяков. А грабеж в пользу партии бывает разного рода!