- А куда надо?
- Ну... - неопределенно помахал рукой Будушкин, - на Марсе, вероятно, тоже существуют исправительные учреждения? Проще, тюрьмы.
- О нет, мы высылаем преступников на Венеру.
- Неплохо устроились. А знаете, что сами вы спаслись чудом? Можно сказать, рука провидения толкнула меня пройтись по Шекспировской, где я и обнаружил вас лежащим в канаве и успел подобрать до появления милиции.
- А чемоданчик?
- Подобрал и его. - Марсианин облегченно вздохнул.
- За вами, правда, особых проступков не числится, - продолжал Геннадий, - отделались бы пятнадцатью сутками. Если только... Скажите, Зуй, история с оперативником не ваших ли рук дело?
- А что случилось с этим товарищем?
- Он уверяет, будто внезапно ощутил себя птицей, взлетел над городом и пулей понесся по ветру. Приземлился в какой-то деревушке, километрах в двухстах от Заборьевска, на попутных машинах добрался домой. Врачи полагают, что он повредился в уме, но оперативник упорно держится своей версии и рассказывает о полете довольно убедительные подробности. К тому же никто не берется объяснить, как он мог оказаться в таком удаленном месте за час с небольшим, прошедший от его звонка начальству до посадки на попутный грузовичок. Весь город только это и обсуждает.
Марсианин молча опустил глаза.
"Разумеется, это его проделка, - думал Будушкин. - Формально я обязан сдать Зуя властям и доложить все, что мне известно по этому происшествию. Но бросать тень на репутацию марсиан из-за такого, в сущности, пустяка, поставить тем самым под угрозу так удачно завязавшийся контакт двух цивилизаций! Нет, мой долг - покрыть его. История меня оправдает".
Зуй встал и торжественно пожал своему спасителю руку.
- Я невольно прочитал ваши мысли, - сказал он. - У вас тоже есть великодушие, пусть даже оно нуждается в доводах.
Будушкин не уловил смысла реплики. Приняв героическое решение, он был исполнен жаждой деятельности. Куда девался инфантильный резонерствующий великан, метко окрещенный Гудаутовым Лопухом! Сознание ответственности за контакт преобразило его.
- Живо в ванную, Зуй, - скомандовал Геннадий, - сбрейте свои бакенбарды, а я тем временем подыщу, во что вам переодеться. - Порывшись в своем небогатом гардеробе, он достал свежее белье, нарядную цветастую рубаху, модный галстук и, подавив секундное сожаление, снял с вешалки свой единственный выходной костюм из синего кримплена. Поскольку они были одного роста, все вещи пришлись впору. Марсианин превратился в солидного элегантного мужчину, которого трудно было заподозрить в мелком хулиганстве.
- Вам теперь в самый раз жениться, - пошутил Будушкин.
- Увы, еще одна запретная для меня статья. Инструкция гласит: никаких связей с землянками.
Слышал бы его Гаврила!
- Положим, - не удержался Геннадий, - один раз вы уже нарушили свою инструкцию.
- Клянусь, это не повторится!
- В таком случае я приглашаю вас позавтракать. А затем, если не возражаете, познакомлю с интересным человеком. Это наш заборьевский поэт, он предупрежден, что вы просили хранить контакт в секрете, и я за него ручаюсь.
- Охотно встречусь с вашим приятелем. Из таких встреч, собственно, и складывается моя работа на земле.
Сразу после завтрака явился Звонский, донельзя взволнованный сообщением Будушкина, что в его доме укрывается настоящий марсианин. Он прибежал, уверенный, что столкнется с очередной мистификацией. Но знакомство с Зуем рассеяло все сомнения.
Вдобавок марсианин, уступая настоятельным просьбам, продемонстрировал несколько опытов с психоаналитическим искателем. Звонский, пожелавший испытать переживания оперативника, порхал по квартире, ощущая себя бабочкой, и чуть даже не вылетел в окно. Будушкину Зуй предложил другой опыт: его объявили итальянцем, и под воздействием чудодейственного прибора он свободно заговорил на языке Данте. Потом он стал Шаляпиным и, не имея от роду ни слуха, ни голоса, исполнил арию Демона с таким виртуозным мастерством, что во дворе собралась толпа, приветствовавшая его бурными аплодисментами. Каких только ролей они не перепробовали, причем Зуй и сам увлекся этой игрой, открывая для себя новые возможности прибора.
Звонскому пришла в голову блестящая идея. Дрожащим от волнения голосом он спросил, нельзя ли ему хоть на миг почувствовать себя Пушкиным. Однако марсианин пояснил, что это невозможно: прибор способен внушать человеку, что он обладает теми или иными физиологическими свойствами, не более. Сфера творческой деятельности остается для него недосягаемой.
Досыта позабавившись, друзья завели увлекательные беседы, вольно перескакивая от темы к теме, Звонский и Будушкин засыпали марсианина вопросами о жизни на Марсе, а Зуй, в свою очередь, стремился углубить свои познания о Земле и землянах. Нередко между ними возникали споры, и более уравновешенному Геннадию приходилось брать на себя функции арбитра.
Особенно разгорелись страсти, когда речь зашла о проблеме контакта. Звонский выразил решительное неодобрение марсианским методам скрытного проникновения на Землю.
- Пойми, Зуй, - говорил он, - чем бы ни мотивировалась секретность вашей миссии, ничего, кроме худа, из этого не выйдет. Сохранить пребывание здесь в полной тайне вам все равно не удастся. Но там, где нет достоверной информации, всегда есть место для слухов, порой невероятных. Марсианам будут приписывать коварные и гнусные замыслы, вплоть до намерения поработить население нашей планеты и превратить его в рабочий скот. На вас будут возлагать ответственность за все стихийные бедствия, природный механизм которых еще недостаточно познан земной наукой. Самое скверное, однако, в том, что реакционные силы всех мастей, а ты знаешь, что их еще немало, воспользуются жупелом марсианской угрозы для "завинчивания гаек", установления террористических диктаторских режимов, для форсирования гонки вооружений и нагнетания международной напряженности. Начнется антимарсианская истерия, погоня за агентами и шпионами с Красной планеты, мнимая принадлежность к марсианству станет поводом для преследования демократов и расправы с инакомыслящими. Нет, Зуй, вам надлежит трижды взвесить пагубные последствия своей тактики контакта, и твой долг растолковать это своим лидерам в Марсополисе.