Перспектива изменения
Говоря о психотерапии, уместно выделить два основных теоретических направления, смешивать которые не следует. Одно из них — теория о том, почему люди ведут себя так, а не иначе, и почему они стали так себя вести. Другая — теория изменения, или как его добиться. Эти две теории могут быть и не связаны. Эриксон, даже соглашаясь с теорией, объясняющей, как люди стали такими, какие они есть, выдвигал абсолютно уникальные идеи о том, как их изменять. Кто еще в сороковые годы мог помочь парню, который мочился только сквозь деревянную трубку, так, как это сделал Эриксон? Он требовал, чтобы парень менял материал, размер, длину трубки, пока тот не обнаружил, что его пенис тоже своего рода трубка. Где корни подобного подхода?
Этот случай произошел в 40-е годы, когда Эриксон работал в призывной комиссии. В то время единственной клинической теорией была психодинамическая. Ни семейная, ни поведенческая терапия еще не сформировались. Любой другой терапевт в то время скорее предположил бы, что столь странное поведение вызвано подавленными бессознательными идеями, которые должны быть осознаны с помощью интерпретаций. А как бы он объяснил деревянную трубку и какое назначил бы лечение? На трубке внимание даже не остановили бы, ибо считалось, что на проявлениях проблемы фокусироваться не следует. Терапевт погрузился бы в серьезную психопатологию, стоящую за этой трубкой и ее символическим значением. У кого Эриксон научился работать именно с проявлением проблемы?
Эриксон признавал ряд психодинамических идей и даже экспериментировал с ними. Он проверял психопатологию повседневной жизни, используя гипноз для внушения бессознательных идей, а затем наблюдая поведение субъектов. В то время он, очевидно, предполагал, что у некоторых людей симптомы являются результатом неосознанных идей, связанных с прошлым. Но то, что он предпринимал для достижения изменения, не было похоже на то, что делали последователи этой теории.
Классический пример — фобия. Считалось, что фобия вызывается прошлой травмой, которую человек вытеснил в бессознательное. Ортодоксальная психотерапия предлагала осознание этой травмы и связанных с ней чувств. Ясно, что терапевтическая интервенция подобного рода не могла бы быть типичной для Эриксона. Даже принимая допущение, что фобия возникла в результате прошлой травмы, работал он с ней совершенно иначе.
Для примера я приведу случай заторможенной молодой женщины, у которой была фобия, связанная с сексом. Предположение заключалось в том, что мать напугала ее разговорами об опасностях секса; затем мать умерла. Эриксон вызвал у молодой женщины регрессию в детство, к моменту, когда мать собиралась сообщить ей столь устрашающие сведения. Он рассказал девушке, что сначала матери дают советы, которые касаются лишь части проблемы, а позже они рассказывают о проблеме полнее — когда видят, что дочери уже достаточно взрослые, чтобы правильно понять их слова. Затем он подвел девушку к моменту, когда мать предостерегала ее от секса, и выразил согласие с ее предостережениями. После этого он обсудил с молодой женщиной, что могла бы мать рассказать ей о сексе, если бы осталась жива. Ведь дочь к тому времени выросла бы и смотрела бы на секс здраво, и мать поведала бы ей о его положительных сторонах. К сожалению, смерть не позволила матери завершить обучение дочки. Теперь пациентка была готова принять то, что мог дать ей Эриксон, — более позитивный взгляд на секс, который, вероятнее всего, дала бы ей мать, если бы не умерла так рано.
Идеи Эриксона о том, как изменять людей, ставили его особняком от остальных терапевтов. Те строили инсайт в прошлое. Эриксон изменял прошлое, что видно из предыдущего случая, и более полно — в различных случаях с Человеком из Февраля (Хейли, 1986, с. 179. См. также “Человек из Февраля”[6]). То, что Эриксон принял и согласился с негативными замечаниями матери, а затем изменил их, было для него очень типично. Он не осуждал мать или ее взгляды на секс, поскольку они были так важны для дочери. Его идея об использовании техник “приятия” как способа изменить людей до сих пор вызывает споры и непонимание. Терапевтический мир утверждал, что нельзя поддерживать мнение матери о сексе, если ты с ним не согласен. Эриксон же говорил, что, не поддержав его, он не смог бы адекватно общаться с дочерью. Аналогично, Эриксон был жесток с клиентами, привыкшими к жесткому обращению. Он считал, что для взаимодействия это необходимо. Кто в нашей мягкосердечной профессии мог внушить ему эту идею?