Мы двигались цепочкой, держа оружие наготове. Оскар шел первым, затем я, за мной Эрих, Жан замыкал строй. Мне невольно вспомнились слова француза о мю-йол. Интересно, успеем мы заметить их скрытные, гибкие фигуры среди листвы и теней, прежде чем испепеляющие лучи их оружия оставят от нас горстку пепла? Хотелось верить, что да.
Выставили ли они охрану вокруг пещер? Патрулируют ли территорию? Откроют огонь сразу, как только завидят нас, или сперва попытаются прогнать без боя? Я не знал. Да и что мы вообще знаем о мю-йол? Мы привыкли мерить других по себе, и убеждены, что люди некий абсолют вселенной, все остальные непременно копируют наш образ мышления, традиции и привычки. Адепты веры только подбрасывают дровишек в огонь самомнения, ссылаясь на ничем не подтвержденные писания и домыслы о божественном. Но я видел так называемых богов, и нашего среди них нет. Как можем мы понять чужой разум, особенно столь инородный, если не можем выйти за рамки собственного? Люди не могут разобраться даже между собой, мелочно и дотошно выискивая не сходства, но различия, плетут заговоры против друг друга, и продолжают заниматься этим даже сейчас, когда Город продемонстрировал человечеству, что оно всего лишь одна из форм жизни, коей повезло гореть среди миллионов других звезд. Причем не самая совершенная. Да и не самая разумная тоже. Все живое проходит путь от простого к сложному, процесс этот стол же естественный, как дыхание, и только люди стараются искусственно задерживать развитие, по сути борются с эволюцией.
Уверен, поэтому мы предпочитаем стрелять первыми. Что может быть более простым средством упрощения мира, чем уничтожение того, что его усложняет? Нам всегда было легче запереться внутри раковины, где никто не сможет отнять у нас право разлагаться так, как нам нравится, не вытащит из благостного мрака на яркий свет, оглядев который мы устрашимся его неохватности. С этой точки зрения, Интерзона, являющаяся воплощением такой неохватности, просто обречена на разрушение, а вместе с ней и мы, ее обитатели, как те, кто мог бы стать проводниками в этот невообразимый, обжигающий свет. Трагичность этой мысли взволновала меня, я почувствовал внезапный прилив сил и решительности. Поборемся. Посмотрим кто кого. Мир нас, или мы мир. Когда придет время.
Заметки на полях: Мародеры
Принимаясь за данные строки, я ощущаю странное бессилие. Сможет ли эта заметка, сделанная неверной рукой, в достойной мере поведать о тех отчаянных мужчинах и женщинах, что каждый день оказываются лицом к лицу с неизведанным? Невольных первопроходцах, на чьих костях, я уверен, в будущем взойдет новое человечество. О героях, и мерзавцах. Сомневаюсь.
Как выразить сухими строками судьбы и истории этих людей, без которых слово «мародер» будет всего лишь очередным прозвищем, не самого лестного толка? Но раз уж я взялся за данное дело, нужно честно довести его до конца.
Начнем с того, что мародеры составляют лишь малую часть населения Интерзоны. Мы исследователи, наемники, а для кого-то еще и смертники. Любой поход в неизвестность может стать для нас последним. Каждый день мы сталкиваемся со злом, грозящим поработить наши разум и душу, и все равно упрямо продолжаем идти вперед. И потому встречаем удар первыми. Для внешнего мира мы давно умерли, так же, как он умер для нас. Не верьте тому мародеру, который после нескольких стаканов выпивки в баре Кроу делится планами покинуть Интерзону. Эти слова так и останутся словами.
Роберт Херн, фольклорист, в своих заметках об Интерзоне писал, будто все без исключения мародеры находятся под чарами. Он хотел пошутить, но на самом деле высказал самую что ни на есть горькую правду - мы действительно околдованы. Околдованы Городом, его кошмарами, его чудесами. Никому из нас уже не вырваться. Где-то там, на тропах иных миров, найдем мы свое последнее пристанище. Сгинем в поисках сами не знаем, чего. И если повезет, в очередной истории о монстрах и богах кто-нибудь невзначай упомянет имена тех из нас, кто навсегда остался под чужим небом. Своего рода тоже бессмертие.
Один русский поэт, однажды посетивший Интерзону, писал: «я комкаю письмо, я погружаюсь в жуть, ужель нет выхода в моем пути заветном…». Сейчас, готовясь поставить точку, я чувствую то же самое. Душа охвачена звенящей тоской, бутылки рома сегодня мало, в пепельницу отправляется уже третья сигарета подряд. За окном воет ветер, унося с собой сорванную в яростном порыве листву. Вот так и мы однажды будем подхвачены неумолимыми ветрами рока, и брошены в забвение. Ужель нет выхода…