Только доля здоровой самоиронии уберегла. Тот факт, что я рассматривал говорящие головы не как суррогат реальных собеседников, а строго как модели для отработки методики. Практикум по вложению программ изменений в динамические иллюзии.
Ну и ещё — способ подшутить над своей гостьей. Слегка так, безобидно.
А вот с Иллюзией Вайфу мне такое не светит. Заниматься сексом, храня самоиронию… не, люди так не могут. По крайней мере, мне подобные. Да и потерять девственность в новом теле хотелось бы всё-таки по-человечески, а не по-магически.
Но необходимый самоконтроль уже достал. Надеюсь, хотя бы гостья-пациентка, как неисцелимый источник раздражения и восхитительного напряжения, скоро свалит… ведь свалит?
Костёр огромен, он высотой с дом. И сложен из цельных брёвен — не таких монументальных, как старые ходарру с их двух- и трёхметровыми в обхвате стволами, но тоже внушительными: самые тонкие — с бедро взрослого мужчины, самые толстые — с его же грудь. Битые сутки с ним возился, пока всё толком организовал: срубил-перетащил-подсушил-сложил. Даже с магией тот ещё квест вышел.
Этот костёр — погребальный.
Сразу семь тел возложены на него, но Лейта тихо шепчет поминовение только двоим из покойных. Тем, кто при жизни верно служил её роду и пал с кличем «за Ассур!»
Имена пятёрки остальных неведомы ни ей, ни мне; неведомы — и не интересны.
Не люблю бандитов. Пусть скажут спасибо, что их телам предоставлена честь сгореть вместе с теми, кого они убили. Впрочем, что они скажут-то? Их души давно канули в море маны… и, скорее всего, растворились без остатка. Гарантированное сохранение души, пусть в изменённой форме — это для жрецов, посвящённых Договора. Насчёт остальных мне ещё предстоит выяснить, что там в посмертии творится и насколько байки об узких тропах Левобережья правда, а насколько — просто привычная по первому миру религиозная фантазия разума, не готового встретить небытие с прямой спиной.
Но уже мой случай наглядно подтверждает, что всё может оказаться не так… однозначно. И что с посмертием бывают, хм, варианты.
Тем временем дошептав и отступив, Лейта, не поворачиваясь, попросила:
— Господин Сам-Знаю-Кто, огня.
— Как пожелаете.
Указующий жест, в котором нет нужды, но который всё равно что-то затрагивает в глубине души, и вот уже сравнительно тонкие ветви в середине пирамиды брёвен вспыхивают спичками. Пламя растёт и захватывает смолистое, заранее подсушенное дерево очень быстро: в конце концов, я продолжаю помогать ему своим пирокинезом. Буквально минуты три — и бушующий жар становится таков, что моё лицо могло бы ощутить себя как в хорошо протопленной сауне, не защищай его слой плотной иллюзии. Но Лейта стоит немного ближе, а на ней Маски Фантомаса нет…
Делаю шаг и второй. Опустив одну руку, поднимаю вторую.
— Благодарю, — выдыхает Лейта, прикрытая от огненного неистовства прозрачным прямоугольным экраном — этакой увеличенной версией полицейского щита, придерживаемого мной за правый угол.
— Вижу, вы высоко ценили их.
— Да. Я… не знаю, что теперь передам детям.
— Вы…
— Они были не только моими Защитниками и вассалами, — впервые за всё время знакомства гостья перебила меня. Совершенно беззлобно, но резко. — Они были моими мужьями.
Молчу. А что тут скажешь? Чем изрыгнуть нечто дежурно-формальное, тупо-изумлённое или того хуже — бестактное, мудрее просто стоять и защищать от погребального жара женщину, чья потеря как-то резко прибавила в весе. И ведь ни намёком, ни жестом, ни взглядом не выдала себя!
Если хотя бы половина гриннейских аристократов такова…
Трескучий гул огня напоминает о чём-то первобытном. Вероятно, именно так варварские предки провожали в последний путь своих доблестных: тот не воин, кого не провожают в посмертие трупы убитых его рукой врагов, ставшие последним ложем для его израненного тела. Да и сцена, в которую я вмешался тогда своей Тенью… она теперь тоже заиграла новыми красками.
А вот родня, выпавшая мне в моей второй жизни, до сих пор не отомщена. Пусть мы никогда не проявляли особых родственных чувств, пусть я… не важно. Но я намеренно не спешил с расследованием, потому что не имел средств даже провести его, не говоря уже о том, чтобы предпринять меры по… итогам. Ибо неспроста говорится, что месть лучше подавать холодной. А если месть покажется слишком громким словом — справедливость тоже вполне подойдёт. В любом случае я не спешил, потому что промедление выглядело разумным.