Спасённая мной оказалась не только красива, но также крайне неглупа. Едва ли сильно ошибусь, предположив, что её судьба на грани разума также высока, сиречь серебряного ряда. Лейта умеет смотреть и слушать, более того: умеет понимать… и молчать. Она могла бы играть роль Советника — полагаю, в её семейной группе ходоков так и было — но, увы ей, в роду потомственных целителей, ценящих прежде всего значения судьбы на гранях действия и прозрения, для слишком юной и слишком слабой магически девы, ещё и обделённой судьбой в части грани лидерства, достойного места не нашлось.
Что можно сказать об Ассурах, коль скоро для дочери рода с таким сочетанием талантов (а серебро судьбы на дороге не валяется!) не нашли иного применения, кроме роли кости, брошенной вассальной семье для укрепления союза? Они сделали из способной Советницы — Шута, точней, Паяца (на гриннейском слово шут мужского рода, а паяц женского). И…
Попросту не заметили, что натворили. Кажется, до сих пор не замечают.
Поистине: бедные бедны не потому, что у них нет денег, а потому, что они не могут распорядиться тем, что имеют, с умом. Полагаю, Паяц Немыслимого, эта тёмная близняшка гриннейского божества, что покровительствует наукам и ремёслам, а жрецам и пастве дарует чудеса вдохновения, могла бы высоко оценить иронию этой ситуации. Ведь светлый близнец её, Гений Мыслителей и Добрый Светоч, куда как популярнее сестры.
О да, это иронично: комбинацию интеллекта и мудрости ценят выше, чем сочетание интеллекта с гибкостью — а ведь лишних параметров не существует, любой из них полезен, порой попросту незаменим…
Да, Лейта не только хорошая собеседница. Она поистине мастерица умолчаний. Её умолчания, что касаются меня, я оценил по достоинству. И то, как (а главное, когда) она дополнила характеристику своих Защитников. И то, как она рассказывала о своей семье. Вернее, не рассказывала. Кроме намекающего факта, что у неё есть правнук — ни полслова. Что само по себе намекающий факт.
Вот только я опять же окажусь слепоглухим индюком, если воображу, будто Лейта готова сделать нечто действительно безумное — скажем, бросить род и отправиться со мной в сторону миража свободы. Типа, я отдала свои долги, послужила на благо Ассур, теперь хочу пожить для себя.
Ну да, как же. Так могла бы подумать только земная обывательница. Какая-нибудь, извиняюсь за бранное слово, чайлд-фри.
Благородная гриннейка из семьи вырождающихся, но аристократов мыслит иначе.
Можно ссориться с отдельными родичами, можно занимать в пирамиде внутренней иерархии чуть ли не последние, без малого позорные места, можно считать себя обделённой и даже не без оснований, но всё равно Лейта всю свою жизнь жила как Ассур — и, если потребуется, за Ассур умрёт, последовав за своими мужьями-вассалами с равной решимостью. Род даёт тебе всё, что ты имеешь, всё, чего ты достоин; в ответ естественно отдать всё, что имеешь, храня тотальную преданность собственной крови. Вечную, нерушимую, неизменную.
Кто думает иначе — предаёт тот самый сковывающий долг. Кто думает иначе, какого бы ни был пола, возраста, силы и статуса, чего бы ни достиг, как бы ни развился — недостоин. Он противопоставляет часть целому, ставит малое выше большого. Нарушает естественный закон. Впадает в безумие. А потому, стоит ему выдать свою внутреннюю гниль, как ряды благородных извергнут его, как организм — случайно проглоченную отраву. Да, то самое архаичное слово, однокоренное со словом «изверг». Притом, хочу заметить, в гриннейском слова «изверг», «изгой», «одиночка», «сирота», «обрубок» — это одно слово.
Я отлично помню, как Лейта помянула «безумие раздора», что в былые времена стало первым шагом к пропасти, лишившим её предков статуса владетельных дворян. Мышление у неё гибкое, даже очень, как по местным меркам… но в сторону предательства оно не согнётся. Никогда. Ни в жизни, ни в смерти. Вот разве если только непосильное испытание сломает её… но ведь тогда и той Лейты, которую я знаю сейчас, не останется в этом мире; её заменит нечто иное.
Притом худшее. Сломанное — оно вообще хуже целого, если речь о хороших вещах и людях.
Мне может сколько угодно не нравиться такой слепой коллективизм, такое нерассуждающее, для меня отъявленно чуждое мышление. Но не принимать его во внимание я не могу. Потому что жить на Цоккэсе и благополучно игнорировать его — всё равно что игнорировать фундаментальные реалии, вроде смены дня и ночи или там изменчивости манофона.