— Чего ж не явился и не добыл? — решил проявить равную прямоту Корноух.
— Возраст и вопросы. Тельцу моему нынешнему даже десяти годов нет, сила же моя тянет вполне на геройскую, с поправкой на всё тот же возраст. В общем, в гильдию я бы предпочёл пойти лет через пять, лучше ещё позже. И подготовленным. Сам понимаешь: чем старше человек и выше его ступень, тем меньше вопросов он вызывает. Вернее, тем проще ему от лишних вопросов уйти. Ну а вы, потайники, можете мне помочь дозреть. Я же готов помочь вам, но не ценой будущей репутации. Я и так одиночка, мне и так сложно, незачем усугублять.
— Так почему вообще в отказ не идёшь? — попробовал сыграть на откровенности гость. — Бурый Волк — потайник, да, но с пониманием. Я давно его знаю. Если бы ты сказал, что не хочешь ходить в тени, даже заступать в неё — он бы понял. Мало кто хочет, просто многим приходится. А ты…
— А я уже ответил. Мне практика нужна. Не только в чарах и разнообразная. И уж кто-кто, а я отлично знаю, что детство — золотое время для развития. Пурпурное даже. Кто мальцом больше впахивал, тот в зрелые годы может неприятно удивлять врагов и приятно — союзников. Но обычные детки не хотят вкалывать на своё будущее. Если их старшие родичи не дрючат, детки шкодят, дурят и бездельничают. У меня же ситуация уникальная. Тельце мелкое, разум взрослый. Я бы тоже подурковал всласть, дай только шанс — в конце концов, мужчины старые от малых отличаются слабо, разве что цена игрушек разная. Но я не могу только дурковать: понимание перспектив мешает. И желание взлететь повыше.
— Зачем? С высоко взлетевших и спрос выше.
— Но и видно с высоты больше, и лететь можно в любую сторону. Жизнью крестьянской я жил, это не худшая участь и вполне честная. Но мне её просто мало. Как и не менее честного труда у Виолия. Размеренного, надёжного, познавательного… но пресноватого.
— Ясно. Что ж… тогда разливай колану, хозяин: чую по аромату, настоялась уже. Выпьем за долгое и всем нам выгодное сотрудничество.
— Выпьем. Точно мясного пирога не хочешь?
— Знаешь, а давай. Пахнет очень уж завлекательно. Как только ты его так ловко без огня разогрел?
Ответом стала хитрая ухмылка:
— А это — секрет!
Встретились мы в подземелье спустя полтора дня. Всё тот же Корноух привёл. Но как привёл, так и самоустранился. Правильно, в принципе: работать с чистильщиками предстоит именно мне и репутацию выстраивать тоже лучше самому.
Перед грядущим знакомством я постарался сжульничать, как только можно. Своему Паучьему Прикиду я заблаговременно придал внешность кожаного комбинезона с пристежным капюшоном и глухой зеркальной маской на всё лицо; причём комбинезон я словно наддул, добавляя себе объёма и роста. Сильнее всего изменились ноги: я удлинил их, визуально смещая колени вниз на три пальца, а стопы — на все шесть.
Собственно, с некоторых пор я и по улице ходил именно так, словно на то ли коротких ходулях, то ли ну о-о-очень высоких платформах. Меня безмерно раздражали мои слишком короткие детские ноги, вот я и вытянул их с помощью плотной иллюзии, чтобы поспевать за взрослыми не только бегом.
Но как я ни старался, дорастить свою внешность до габаритов хотя бы двенадцатилетки не вышло. Точнее, я мог изобразить хоть двухметрового здоровилу — и когда я свой дом снимал, так и сделал, потому как к моему естественному виду у домовладельца возникло бы много лишних вопросов — но тогда пришлось бы свернуться калачиком в «пузе» этого здоровилы, а увеличенным в соответствующей мере Паучьим Прикидом рулить, как крупным человекообразным роботом на магической тяге. (Да, так тоже можно, я пробовал; расход маны, вырастающий при этом раза в три, меня не пугал. Но предстань я в таком виде, и напрочь потерялась бы одна из основных целей всей затеи: тренировка тела с наработкой рефлексов).
Кроме того, как успел просветить меня Корноух, для моей новой подработки малые рост и возраст — это большое преимущество. Банды чистильщиков неспроста вербовали мелочь лет 10–11 и отпускали на волю перестарков, которым исполнилось 16–17.
Среди ожидающей нас тройки самым старшим выглядел крепкий, приземистый шатен как раз лет шестнадцати с ожогом вроде кислотного на левой щеке. Отметина непростая: кривоватая такая загогулина, словно некий густой едкий плевок влетел в лицо, немного промазав мимо глаза, и потёк вниз, к углу рта, покуда не стёрли или не смыли. Для моего беглого магического взора шрам отражался в ауре ещё более неприятной отметиной, чем на теле мясном — словно жёлто-серая клякса с корнями. Собственно, потому я и не спутал бы это с обычным ожогом от огня: совсем разные последствия.