— А наш Болтун и поныне за хвостами охотится, — вклинился Крюк. — Только уже не сам в храмы приносит, а мелкоте уличной раздаёт, чтоб тем посытнее жилось. Добрый он у нас, не смотри, что лысый.
— Не добрый, а исполнительный, — поморщилась Мокрица. — Это я велела высматривать годных в банду, подкармливать и учить. Нам смена нужна: не век же по щелям лазать. Ты сам вон уже, считай, настоящий дуб-переросток, а заменить некем.
— Ну да. Какой дурак к нам полезет? Кроты — не банда, а отстой.
— Заткни пасть, — прошипела рыжая. — И не мешай. Или чеши отсюда обратно наверх, к пузатой своей, а потом не возвращайся.
— Да чё ты сразу-то…
— Заткни. Пасть. Ур-род бесячий, фуф. Так. Крысы. Это не наша забота. Наша — это ташши, склоры, фуфисы, бледные плевуны, злапы и ещё всякое по мелочи. Включая едучий мох: его надо отскребать, а потом можно загонять кожевникам за медяшки. Но вот обычный пещерный мох трогать нельзя.
— Почему? — спросил я.
— Предки не велели. Да и что толку с обычного-то? Просто пища слизней, а так даже медяшек не стоит, хоть охапками его таскай. Итак, ташши…
Если просуммировать сказанное, подземная монстрофауна пограничных глубин выходила не особо опасной. Самыми неприятными выходили бледные плевуны (один из которых как раз и оставил Крюку его приметный шрам на морде). Потому как яд у этих дальних родичей садовых слизней имел сильные разъедающие свойства, а плеваться они старались в глаза. Зазеваешься — и ослепнешь, если на месте не помрёшь.
Столь же неприятными представлялись ташши с фуфисами: крупные, длиной с предплечье, хищные многоножки и стайная всеядная помесь мартышек с крысами размером примерно с терьера.
Правда, способы доставлять неприятности у тех и других выходили разные. Ташши — многоножки — умели ну очень хорошо маскироваться; это была их видовая особенность, очень полезная для засадных охотников. Как и яд. Не прям смертельный, с одного-двух укусов не помрёшь, даже ребёнком будучи; но помучиться пару дней придётся. Головокружение, рвота, лихорадка, иногда малоприятные глюки, иногда судороги, иногда иные признаки острого поражения нервно-паралитической гадостью. К тому же у людей порой обнаруживалась уязвимость к их яду. Одна из ведьмачек Кротов, которой не свезло, как раз из таких оказалась. И задохнулась от анафилактического шока, как я понял по скупому, но точному описанию симптомов; обычное противоядие не помогло, да и не могло помочь.
Что до фуфисов, то эти отличались умом и сообразительностью. И шкодливой, пакостной злобой. Основной причиной, почему крыс редко можно встретить в нижних подземных горизонтах, служили как раз они. Ловили крыс и жрали, если без неаппетитных подробностей.
Но двумя основными сложностями с фуфисами, из-за чего рыжая рекомендовала вести себя с ними осторожнее, были злопамятность и случайные таланты.
— Понимаешь, — говорила Мокрица, — они напоминают людей, отдалённо. Только во всём хуже. Мельче, слабее, тупее. Даже могут говорить, просто язык у них — три-четыре сотни слов. Но иногда судьба и им подкидывает дары, что могут возвысить фуфиса над сородичами. Я видала одного, что стал быстрым, как язык жабы. Он болюче кидался камешками, ловко уворачивался от всего и всех, а когда сбежал, настичь его так и не вышло. Другой фуфис наводил страх, и сильный — но, к счастью, только на одного, а не на всю банду разом; его мы таки прибили, поганца. А третий бил током при касании, мог парализовать ненадолго. Его тоже прибили. Я слышала про фуфиса, что кидался шариками кислоты, про очень прочного фуфиса, про очень живучего фуфиса, про того, что копал камень быстрее и легче, чем обычный копал бы землю, и ещё про всяких. Эти твари легко дохнут, но быстро плодятся, и почти в каждом выводке почти каждой самки находится особенный фуфис… хотя чаще эта особенность выражена слабо и не всегда вообще заметна.
«Короче, подземные гоблины-дикари».
— Говорят, — вставил Крюк, — фуфисов вывел какой-то маг. А они сбежали и расплодились.
— Чуши не повторяй, — фыркнула рыжая. — Зачем кому-то выводить таких слабых тварюшек?
— Для опытов, — сказал я.
— Что?
— Как это?
— А что вас удивляет? — я слегка улыбнулся. — Ставить опыты лучше всего, конечно, на людях и других разумных, потому что те же новые лекарства, что действуют на каких-нибудь крыс или свиней, ещё не факт, что подействуют на нас. Или вот отработка заклинаний школы очарования: если это не что-то примитивное, даже фуфису доступное, вроде внушения страха — эффект лучше проверять на разумных. Но! Опыты на разумных негуманны. Даже если брать преступников или врагов, это всё равно плохо. Потому экспериментами на людях занимаются многие и помимо Багрового Ковена, но… не афишируя. В смысле, не выпячивая такого неудобного занятия. А вот если ставить опыты на фуфисах, то всё нормально. Разума у них настоящего нет, плодятся быстро, жребии им судьба даёт разнообразные — в общем, отличные подопытные. Поудобнее свиней. Ну да ладно, что там насчёт склоров и злапов?