Действительно, Фрейд часто описывает эту структурную необходимость как внешнюю и временную неизбежность, как если бы не было ничего более постоянного, чем временное. Логика проста до элементарного: неопределенность временное явление, выделение займа предполагает наличие собственных фондов, а выплата процентов и возврат долга должны быть гарантированы по высшему разряду. Именно этой логике он и следует в последнем абзаце этой главы, посвященном биологии или биологической модели, «заимствований» (Anleichen) из этой науки. Вследствие таких заимствований «чрезвычайно» повышается «недостоверность нашей спекуляции»: а дело все в том, что возможности биологии безграничны, и невозможно угадать, какие ответы на заданные вопросы она дала бы через несколько лет. Итак, наше построение гипотез может рухнуть в мгновенье ока. Как карточный домик, — говорится во французском переводе: интересная метафора, значимая транспозиция или трансференция, которая прекрасно раскрывает непременно игровой характер этой спекуляции. Но нет выражения «карточный домик» в оригинальном тексте. Там написано: «…unser ganzer künstlicher Bau von Hypothesen», другая, не менее интересная метафора, скорее многообещающая: она заключена в слове «искусство» или «искусственность», находящиеся недалеко от игры; она также присутствует в слове «построение» (производимом инженером или артистом, игроком, рассказчиком или ребенком), которое будучи непрочным в своей несамделишности, может быть «опрокинуто» (umgeblasen)одним махом, разрушено согласно необходимости, которая не может не зависеть от «диссимилятивного» процесса Abbauen,о котором мы говорили выше.
Идя на риск выплаты процентов за долги с неясной перспективой их возврата, временно-нескончаемой неопределенности, Фрейд не отступает от желаемого, положась на фортуну. И одно не обходится без другого.
Это заключительные слова в данной главе. На любое огорченное, обеспокоенное или настойчивое возражение, на любую попытку философского или научного давления явственно слышу ответ Фрейда в том виде, в каком на свой страх и риск я его воспроизвожу: «Шли бы вы своей дорогой, уважаемые, а мне так нравится по ту сторону ПУ — мне это в радость. А что до гипотезы о влечениях к смерти, так я от нее просто без ума, а главное, это так занимательно, я погружаюсь в нее и извлекаю свой интерес». А вот оригинальный текст, который я только что перевел и который я переведу еще раз, но уже на другой манер. Без сомнения, этот перевод оценят за его большую приверженность некоторым более устоявшимся нормам. «Если это так, то кто-нибудь может задать вопрос, зачем же предпринимать работу вроде изложенной в этой главе и зачем ее публиковать. Что же, я не могу отрицать, что некоторые из изложенных здесь аналогий, ассоциаций, взаимосвязей мне показались достойными внимания». Я подчеркиваю: mir der Beachtung würdig erschienen sind.И точка. Это заключительная точка, последнее слово в главе. Единственная замена напрашивается вдогонку, и касается она эволюции терминологии, названий, наименований, точнее сказать, Namengebung.
Последнее слово в главе могло бы вполне оказаться последним словом в книге. Очень на это похоже. И что же в самом деле сказать после этой подписи в виде «как мне будет угодно»? Не для того ли она поставлена, чтобы поставить печать на нечто вроде приписки к завещанию? на дополнительный постскриптум «самокритики» без угрызений совести? Что тут еще можно добавить?
Наверное, ничего, разве что седьмую главу в конце изнуряющей недели, нашу «воскресную» главу, — или, если хотите, субботнюю. В некотором отношении эта седьмая глава не добавляет ничего нового. Взять бы и запереть наглухо спекуляцию на семерку, как на крючок.
4. СЕМЕРКА: ПОСТСКРИПТУМ НЕСОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ — ПОЧТОВЫЙ ПЕРЕВОД
Итак, седьмая. Последняя и самая короткая. Она напоминает другой постскриптум, другую приписку к завещанию, но уже на этот раз для всей книга. Уже преддверие ее кажется возвещением конца. Потом сама усеченность подобна как бы звуку падающего предмета. Эта глава короче самой короткой из предыдущих глав — первой. Ритм и манера подачи текста сами по себе довольно примечательны. Они вызывают в воображении залпы ракет или фейерверка. Главы возникают, вытягиваются, все более утончаясь вплоть до того, что на самом излете сходят на нет: пять страниц, затем дважды по семь страниц, далее дважды по двенадцать, наконец, двадцать страниц — и вдруг самая последняя глава, самая короткая — несчастные три странички.
Это финал: ужатое до предела дополнение, как бы само по себе, отделимое приложение к игре. Этот дополнительный постскриптум является еще более отделимым, так как своим содержанием он не добавляет ничего нового к основному тексту. Еще одна попытка fort: da; пустопорожние, многословные перепевы сказанного, влекомые как хвост, за кометой. Он тут же спохватывается, вновь принимаясь сетовать на то, что полной ясности достигнуть не удалось (noch ungelöst). Проблема и поставленная им задача (Aufgabe) остаются нерешенными. Проблема по-прежнему состоит, это повторяется еще раз, в соотношении навязчивого повторения к владычеству ПУ. И глава заканчивается, прихрамывая поэтической ссылкой на хромоту. Приведение цитаты Писания, упомянутого одним поэтом («Чего не достигнуть полетом, достичь можно хромая… Как гласит Писание: хромота не грех». Рюккерт, Makamen des Hariri), этот намек на хромоту олицетворяет в некотором роде саму главу, в ее кратком пустословии, извлекает ее на свет божий, выставляя на всеобщее обозрение как некое подобие увечной атрофированной конечности.