— Да есть.
— Предположим, я назову вам истинную причину смерти Радичи — могли бы вы в вашем докладе обойтись общим сообщением о ней, не упоминая других имен?
— Не знаю. Вопрос поставлен слишком расплывчато. Я не могу гарантировать вам молчание. В том случае, например, если вы скажете, что убили Радичи.
— Я его не убивал. По крайней мере, в том смысле, чтобы сесть за это на скамью подсудимых. Минуточку, — погодите, ладно? Всего одну минуту…
Биранн встал. Повернулся спиной к Дьюкейну, глядя в дальний, неосвещенный угол комнаты. Дьюкейн провел ладонями по лбу снизу вверх и обнаружил, что волосы у него взмокли и слиплись от пота. Сосредоточив всю свою волю, он уперся взглядом в затылок Биранна, в то место, где тугие завитки волос сменялись светлой волнистой шерстью. Дьюкейн хранил молчание, заполняя его усилием воли. Он уже знал, что Биранн хочет и будет говорить. Возможно даже, имел такое намерение с самого начала и дожидался лишь того, чтобы сделать это, уступив нажиму.
Когда Биранн обернулся, он выглядел гораздо спокойнее. Тонкие губы его кривились в легкой сардонической усмешке, выражающей решимость.
— Хорошо, — сказал он. — Я вам доверюсь исходя из того, что вами сказано, — я отдаю себя в ваши руки. Вот документ, — когда вы его прочтете, я хотел бы сделать кой-какие замечания, — который расскажет вам все, что вы желаете знать.
Он протянул Дьюкейну сложенный листок бумаги и опять отвернулся.
Дьюкейн развернул бумагу. Он сразу увидел, что она исписана знакомым убористым почерком Радичи. Он прочел:
«Настоящим пред лицом Господа Бога, буде он существует, довожу до сведения полиции и общества, что в сентябре месяце прошлого года я убил свою жену Клодию, вытолкнув ее из окна. Я действовал непреднамеренно, под влиянием порыва, движимый ревностью к Ричарду Биранну, с которым она состояла в любовной связи. Биранн был свидетелем моего поступка и после пытался шантажировать меня. Я кончаю жизнь самоубийством. Биранну на пороге смерти посылаю свое проклятье.
Джозеф Радичи.
Я любил свою жену».
Дьюкейн был так поражен и странным образом так тронут прочитанным, что, повинуясь первому побуждению, хотел бы просто прижать листок бумаги к лицу и закрыть глаза. Но тотчас спохватился, повинуясь врожденной осмотрительности, актерскому чутью, сохраненным еще с той поры, когда он заседал в суде. Чтобы успокоиться, он встал, подошел к письменному столу, достал из него лупу и внимательно рассмотрел письмо при свете лампы. Почерк был твердый, ровный и несомненно принадлежал Радичи.
Биранн продолжал стоять все так же, спиной к нему. Дьюкейн сказал:
— Сядьте пожалуйста, Биранн.
Оба сели. Биранн, тяжело дыша, вытянулся в кресле так, словно обессилел от усталости.
— Вы не могли бы ответить мне на несколько вопросов? — сказал Дьюкейн.
— Задавайте, отвечу на любые.
— Я готов допустить, что это писал Радичи. Все то, о чем здесь говорится, — правда?
Биранн опять сел прямо.
— Правда — то, что он убил Клодию, — сказал он, — и что я видел, как это произошло. Правда также, что он ревновал Клодию ко мне. Неправда, что я пытался шантажировать его — во всяком случае, не совсем правда.
— Что значит «не совсем»?
— Боюсь, я в данном случае предстану не в лучшем свете.
— Неважно, в каком вы свете предстанете. Говорите правду.
— Видите ли, я хотел заполучить Джуди Макрейт.
— И поскольку у вас был такой козырь против Радичи?..
— Я не собирался пускать этот козырь в ход, ни разу даже не заикался об этом. Если Радичи заблагорассудилось так думать, я тут ни при чем. Мне нужно было увести от него Джуди, немедленно, — наверное, я дал это понять достаточно ясно, а он предпочел вообразить, будто ему угрожают.
— И вы не мешали полету его воображения.
— Пожалуй…
— Когда же это происходило?
— Мой перехват контрольного пакета? Месяца два назад, ну — три. Не сразу после…
— Понятно. А то, что здесь изложено, на ваш взгляд, полностью объясняет его самоубийство?
— Да. Хотя — что значит полностью? Других секретов, другого конкретного ключа не существует. Но человек он был со странностями, жил, постоянно терзаясь страхами, тревогой. По-моему, он отчасти верил, что общается с потусторонними силами, и страшился их.
— Любил он свою жену?
— Думаю, да. Но поверьте, я о том не догадывался поначалу.
— Вы спали с миссис Радичи?
— Да.