В доскональном знании памятников истории и культуры одновременно нескольких, во многом мало похожих народов и заключается главным образом редкий характер исторических исследований Е. Ч. На протяжении всей своей жизни она терпеливо подбирала ключи к этим памятникам, овладевая одной за другой множеством вспомогательных исторических дисциплин: историческим языкознанием, палеографией, сначала латинской, затем греческой и, наконец, русской эпиграфикой, в такой же последовательности, дипломатикой, специальными разделами истории права, сфрагистикой, нумизматикой, исторической географией, ономастикой, генеалогией и т. д. Уже в 1928 г. труды Е. Ч. в области латинской эпиграфики увенчались изданием в Италии ее корпуса латинских надписей генуэзских колоний в Крыму 18 - книги, которую в свое время О. А. Добиаш-Рождественская назвала "классической" 19.
В первой половине 30-х гг., будучи прекрасно осведомленной на основе изучения оригинальных источников в истории Южной Италии в средние века, Елена Чеславовна исправила почти на два столетия датировку изученного и опубликованного В. Н. Бенешевичем документа на греческом языке из сицилийского города Мессины и тем самым доказала его особо редкий характер. При этом она воссоздала всю историческую обстановку, в которой документ возник, что позволилло датировать его в пределах двух десятилетий 20. Таким образом, первый значительный опыт Е. Ч. в византинистике был выполнен в успешном соревновании с европейски признанным знатоком византийского права, каким был В. Н. Бенешевич (1874-1938). Четверть века спустя благодаря основательному владению средневековой греческой палеографией и дипломатикой, а главное, благодаря хорошему знанию древнерусского летописания, Е. Ч. не только впервые правильно прочла уже упомянутую нами греческую надпись из Тмутаракани, прежде изученную Латышевым, но и весьма убедительным образом связала имя монаха и архитектора Иоанникия, героя надписи, с деятельностью первого русского летописца - Никона.
Накопленная с годами эрудиция позволяла найти путеводную нить в решении чрезвычайно трудных вопросов, которые встают перед исследователем памятников средневековой письменности, в особенности при толковании имен и названий, при разборе хронологических показаний. И Е. Ч. не жалела сил и времени, когда чувствовала себя в состоянии раскрыть памятник, в той или иной части еще неведомый науке.
В последние десятилетия ее долгой жизни настоящей страстью Е. Ч. становилось изучение тех исторических источников, которые отразили различные связи молодого Русского государства с Византией и Италией - теми средневековыми странами, в которых она видела прежде всего главных восприемников античной культуры, перевоплотивших к тому же ее в наиболее совершенных формах. Здесь-то и развернулась с новой силой эрудиция ученой. К сожалению, ей не удалось в полной мере осуществить замысел написания большого труда "Италия, Византия и Русь в XII в.". Но среди ее рукописных материалов находится несколько в основном законченных исследований, выполненных в русле этой общей работы. Все они чрезвычайно ценны для отечественной истории: благодаря главным образом тщательному сопоставлению с византийскими источниками исследовательница заново прочитала ряд свидетельств русских летописей, разъяснила некоторые географические названия и имена действующих лиц, убедительно перестроила принятую в науке хронологию событий. Есть основания надеяться, что научная общественность познакомится и с этой, до сих пор еще почти неизвестной, стороной исследовательской деятельности Е. Ч. Скржинской.
Взаимные связи стран средиземноморской Европы и Руси, судьбы культуры греческой, латинского Запада и русской, исследуемые на конкретных памятниках, представляют увлекательнейшее - Елена Чеславовна сказала бы "упоительное" зрелище. Но не одна любознательность, пусть связанная с сознательным стремлением достичь эмоционального переживания истории и с привычкой к предельно тщательной работе, двигала и направляла научные изыскания Е. Ч. Настоящий нерв ее научного творчества надо искать глубже.
В постоянном сосредоточении на конкретных исторических памятниках, в неизменном восприятии их в качестве памятников культуры для Елены Чеславовны заключалось по-своему осознанное служение истине и общественной пользе; на этой же основе вырастал ее интерес к традициям отечественной культуры.
Как всякий настоящий ученый, испытывая живейшее чувство глубины непознанного и одновременно острое желание точного знания, Е. Ч. начинала себя чувствовать достаточно уверенно в изучении истории лишь тогда, когда ей удавалось отчетливо рассмотреть, как, по каким правилам построен конкретный исторический источник и какие смысловые связи в нем проведены. Свое отношение к источнику в деле исторического познания Е. Ч. умела передать в прочувствованных образах. Например, в статье 1940 г. "Неиспользованные источники преподавания истории", к которой выше мы уже обращались, она так говорит о важности твердого знания источников: оно необходимо для того, "чтобы в невольном иногда уклоне в модернизацию не исказить трудно проявляемого, часто туманного лица далекого прошлого"21.
Мера понимания реальной исторической обстановки для Е. Ч. определялась в первую очередь мерой проникновения во внутренний смысл конкретных источников. В другой программной статье того же времени, посвященной преподаванию латинской палеографии, курс которой в предвоенные годы она вела в Ленинградском университете, Е. Ч. писала: "Если историк не знает источников, если он не опирается на них и не исходит из них в своих построениях - он не историк, а только начетчик исторических книг, пусть даже образованный, но неизбежно подверженный опасности оказаться во власти концепций тех или иных авторов использованных им сочинений" 22.
Свойственная Е. Ч. Скржинской манера работы - в общем подходе к историческому источнику постоянно выделять, высоко их оценивая, сами по себе формы былой культуры, в которых выражено историческое свидетельство коренилось в глубокой личной потребности и в то же время была связана с заветными мыслями об общественном призвании ученого-историка. Имея в виду определяющее значение исторически сложившейся культуры для всей нашей умственной деятельности, Елена Чеславовна не уставала повторять: "Мы пронизаны культурой". Изучение памятников истории и культуры давало возможность составить представление о функциях конкретных форм культуры в прошлом и воспринять культуру в ее реальном становлении. Иными словами, изучение подлинных памятников истории как памятников культуры в трудах Е. Ч. было устремлено в конечном счете на то, чтобы придать собственному сознанию и сознанию тех, к кому ее творчество было обращено, большую ясность и тем самым увеличить человеческие возможности для плодотворной деятельности.