Субъективные возбуждения сенсориальных областей головного мозга, при более или менее значительном ослаблении и восприятия реальных чувственных впечатлений, играют, как известно, первую роль в весьма многих пспхопатологических состояниях, например, при меланхолии и при первично-галлюцинаторном сумасшествии (stupeur halluсinatoire), при delirium tremens и delirium acutum, при различного рода состояниях помраченного сознания (при delirium febrile, при отравлении наркотическими веществами, в особенности же при эпилепсии и при экстазе). Если не применять здесь слово «галлюцинации», то придется изобрести какое-нибудь другое обозначение, например «галлюциноиды» или что-нибудь другое в этом же роде. Псевдогаллюцинаторными же эти состояния никоим образом не могут быть названы ни в моем смысле, ни в гагеновском, ибо, с одной стороны, в них нет ничего общего с обманами воспоминания, а с другой стороны, собственно псевдогаллюцинаторные образы характером объективности не обладают; получив же, в сознании больного, характер объективности (в последней главе будет объяснено, что это происходит именно в силу прекращения восприятий из реального внешнего миpa), псевдогаллюцинации уже перестают быть таковыми и превращаются в настоящие галлюцинации.
Как бы то ни было, обманы воспоминания у душевнобольных – вообще явление нередкое. Один из видов обманов воспоминания представляется нам в тех случаях, «когда больные говорят о живо виденном ими в сновидении как о событиях, совершившихся в действительности» (Гаген). Но здесь мы встречаемся с большим практическим затруднением, именно с трудностью отличать сновидения больных от кортикальных галлюцинаций.
Сновидение в сущности есть не что иное, как кортикальная галлюцинация в нормальной жизни[28]. Болезненные галлюцинации известного рода тоже имеют кортикальное происхождение. В обоих этих случаях условия происхождения галлюцинаторного состояния одинаковы: и тут и там требуется более или менее полное прекращение восприятий из действительного миpa. Можно сказать, что патологическая кортикальная галлюцинация есть не что иное, как патологическое сновидение при условиях, аномальных по преимуществу.
Для самого больного патологическая кортикальная галлюцинация может отличаться от обыкновенного сновидения только следующим. В первом случае больной может быть убежден, что он не спал, имел глаза открытыми и сознавал, что он находится в известной комнате, сидя, например, в кресле или лежа на кровати; во втором случае человек почти всегда теряет сознание своей реальной обстановки, так что, лежа в комнате на кровати, он не сознает этого, а считает себя, например, стоящим на коленях в церкви или восходящим на альпийские ледники. Но так как только что приведенный единственный отличительный момент абсолютного значения не имеет, то во многих конкретных случаях различительное распознавание этих двух состояний становится весьма затруднительным, почти даже невозможным. Сновидением или галлюцинацией было испытанное той дамой, которой Клеманс вынимал занозу? Скажем, пожалуй, сновидением; но сновидение, приключившееся внезапно, при открытых глазах, при обстоятельствах исключительных, притом таких, которые уже сами по себе исключают обыкновенный сон (ранение пальца, сопровождавшееся, по всей вероятности, первоначально болью), может быть охарактеризовано мной так: «патологическое сновидение при условиях аномальных по преимуществу»; другими словами, это и будет галлюцинацией, если субъективно пережитое имело, в тот момент, в восприемлющем сознании характер объективной действительности.
Поэтому, когда больные рассказывают, «что они побывали в продолжение ночи там-то и там, что они видели небо со всеми ангелами его» (Гаген), то я считаю одинаково возможным, что больной имел очень живое сновидение и что он имел настоящую (кортикальную) галлюцинацию, разумеется, в последнем случае предполагая сознание больного, по отношению к восприятию впечатлений из внешнего миpa, находившимся в достаточной степени затмения. Трудность различения этих двух состояний, между которыми, на мой взгляд, резких границ действительно не существует, увеличивается еще тем, что содержание чувственных образов в том и другом случае может быть одинаковым и в равной меpе может иметь тесное отношение к представлениям, по преимуществу занимающим больного в данное время (respective, к ложным идеям больного). Положиться на уверения больного, что в ту минуту он не спал, а просто лежал на кровати, тоже не всегда можно. Больной может заснуть до известной степени (едва ли кто будет отрицать, что существуют разные степени сна), затем, проснувшись, не сознавать, что за минуту перед тем он спал; тогда сновидение покажется видением, испытанным наяву. Сон душевнобольных часто весьма отличается от сна здоровых, представляя нечто среднее между нормальным сном и полным бодрствованием, причем в одних случаях он ближе к одному из этих состояний, в других – к другому[29]. Даже давнишние больные, у которых из всех симптомов психической болезни на первом плане остались одни лишь галлюцинации слуха, весьма часто спят сном настолько неполным, что продолжают галлюцинировать слухом совершенно так же, как галлюцинировали в бодрственном состоянии; лишь крепкий сон прерывает на время постоянное слуховое галлюцинирование таких больных.
28
Строго говоря, сновидение есть всегда факт ненормальный: в самом деле – а) всякое сновидение есть обман (сознание обманывается здесь, относясь к продукту фантазии, как к действительности) и b) при действительно нормальном (идеальном) сне нет места сновидениям.