Яков Друскин
О рабской воле и абсолютной свободе человека
В этом рассуждении упоминается Рай и мое изгнание из Рая. Как это понимать? В себе самом я нахожу некоторое раздвоение, не понимаю самого себя, ищу себя самого. В мысли о себе самом я являюсь (в кантовом смысле) себе самому. Но и тот я, которому я являюсь (субъект мысли), и тот я, который мне является (объект мысли), уже не тот я, который есть и которого я ищу. Тот я, который есть, в мысли уже утерян. Я называю его: ноуменальное я. Его существование подтверждают мне угрызения совести, раскаяние, покаяние и моя абсолютная свобода в отношении к Богу и к ближнему. Я потерял его в грехопадении, в свободе выбора. До грехопадения я имел его, вернее был им, но не знал, что имел и чем был. Я не знал, что я — я. Это состояние не временное, так как до грехопадения нет времени, а онтологическое, ноуменальное — райское состояние. Поэтому я и говорю в этом рассуждении, что, начав думать, я потерял себя: я думающее (я сам) изгнано из Рая, я действительное, ноуменальное осталось в Раю. Но возвращаюсь к ноуменальному я, то есть к себе же, не через мысль, не через волю или свободный выбор, но только через абсолютную свободу. Но я сам не свободен, я сам не могу вернуться к себе. Абсолютная свобода — дар мне от Бога, которым Он возвращает меня в Рай. Этот дар — благодать, то есть предопределение. Но предопределение не делает меня автоматом или механизмом, наоборот, освобождает меня от необходимости, естественной (природной) и интеллектуальной (воли или долга). Но это уже тема третьего рассуждения.
В грехопадении у меня открываются глаза, иначе говоря я получаю самосознание. До грехопадения я не могу сказать о себе: я — я, это удвоение сознания есть самосознание, и второе я уже не то, что первое, второе я — я сам, поэтому, сказав “я — я”, я говорю уже “я — я сам”.
О моем противоречивом раздвоении и поврежденном ритме моей души. Я думаю о себе самом. В этом случае я — субъект моей мысли и я же — объект. Один и тот же я? И да и нет. Да, так как я думаю о себе же, назовем это реальным единством: реально я, думающий о себе, и я, о котором я думаю, — одно и то же лицо. Нет, так как гносеологически субъект и объект мысли не одно и то же. Назовем это идеальным разделением моего единства и тожества моей личности, идеальным не в том смысле, что оно недействительно, но чтобы как-нибудь назвать в отличие от моего единства, названного реальным. Действительность, или реальность, моего идеального разделения, то есть моей противоречивости, подтверждают мой ближний, и моя совесть, и ее укоры.
Я думаю о себе самом, тогда во мне уже два я: я и я сам, причем субъектом мысли буду не я, а я сам, так как до грехопадения я и не думал, я не может думать, думающий — я сам. Предполагаемый объект мысли — я. Но грехопадение изгнало меня из Рая, я не думает, я сам думаю, мысль, или субъект-объектное отношение, и есть мое грехопадение; мое я, еще не думавшее, осталось в Раю. Это онтологическая или ноуменальная основа моего разделения и моей противоречивости; думая о себе, я уже потерял себя и теперь ищу себя самого.
Я думаю о себе самом, думающем о себе самом. Вернулся ли я в этой мысли к себе самому? Нет, не только не вернулся, но и не приблизился, наоборот, отдалил себя от себя же. Если в первой мысли о себе самом между мною, оставшимся в Раю, и мною же, изгнанным из Рая, стоял я сам, то теперь между моим первым, утерянным для меня я, и вторым, изгнанным из Рая, стоит уже я сам, думающий о себе самом, то есть дважды я сам: я сам сам.
На вопрос: кто я? в грехопадении я отвечаю: я — я сам. Но теперь уже необходимо возникает второй вопрос: кто же я сам? и я могу дать только один ответ: я сам — сам. И снова тот же вопрос: кто же я сам сам? и ответ: я сам сам — сам. И дальше так же. Я называю это объективированием себя самого в мысли.
Мысль о себе самом — некоторое отражение себя на себя самого: объект — отражение субъекта. Но это отражение неадекватное: в мысли о себе самом, думающем о себе самом, отражение субъекта не возвращается на субъект, но отклоняется от него, как отражение в двух зеркалах, не вполне параллельных друг другу. Потому что уже в первой мысли я утеряно, это и значит, что оно стало только объектом мысли.
Адекватное отражение субъекта на себя самого будет его ритмом. Мы имеем представление о таком адекватном отражении в идее Бога как Троицы. Сын — образ Отца, возвращение Сына к Отцу — Святой Дух или неповрежденный ритм Бога — это имманентное или гносеологическое толкование Троицы. Наш ритм, то есть ритм моей души, поврежден из-за неадекватности отражения: во мне реальное и идеальное разделились, в Боге же нераздельны, одно и то же.