Шиллинг являлся своего рода «барьерной монетой», ибо сливки общества редко держали в руках что-то мельче шиллинга, а большая часть бедняков ничего крупнее шиллинга за всю жизнь и не видела. «Шиллинг» - это очень германизированный «солид», только, если римо-византийский солид делался из золота, его потомок – шиллинг к началу XIX века был давным-давно серебряным. Вечно нуждавшийся в деньгах Генрих VIII, правда, пытался чеканить шиллинги из меди, покрывая поверхность тонким слоем серебра. На выступающих частях монеты, таких, как профиль монарха, серебро быстро истиралось, за что в народе экономный король удостоился прозвища «Старый медный нос». Два с половиной шиллинга складывались в полукрону, пять – в крону, двадцать – в фунт стерлингов.
В далёком двенадцатом столетии в Британии имела хождение мелкая серебряная монетка «стерлинг». Стерлинги были очень похожи на наши допетровские копейки – крохотные чешуйки серебра разного размера и веса. Чтобы не морочить голову, жители Британии тогда рассчитывались друг с другом, взвешивая стерлинги скопом: ты мне меч, а я тебе килограмм… то бишь, два фунта стерлингов. Так и прижилась эта денежно-весовая единица на британской земле. Во времена Шарпа фунт стерлингов составляли, как уже говорилось, двадцать шиллингов или двести сорок пенсов, или девятьсот шестьдесят фартингов. Золотой монеты «фунт стерлингов» не существовало, зато имелась монета «соверен», получившая название по изображению восседающего на троне суверена. Соверен соответствовал бумажному фунту стерлингов и весил восемь граммов, из которых семь – чистого золота.
Гинея, впервые отчеканенная из золота, привезённого из Гвинеи в 1663 году, равнялась двадцати одному шиллингу. Весила она 8,3 – 8,5 граммов, диаметр держался в пределах 2,5 – 2,7 сантиметров. В 1813 году была отчеканена партия в 80000 так называемых «военных гиней», предназначенных для армии Веллингтона. На реверсе эти монеты несли изображение Ордена Подвязки.
Кроме вышеперечисленных, ходили монеты достоинством в три фартинга, полшиллинга, треть гинеи, четверть гинеи и куча других. Иностранцу запутаться в них было проще простого, но англичане не жаловались.
Для желающих самостоятельно производить расчёты по ходу перечитывания шарповой эпопеи привожу вес наполеондора – золотой французской монеты достоинством в двадцать франков: 6,4516 граммов при содержании чистого золота 5,801 г. В начале романа «Месть Шарпа» Дюко похитил груз, принадлежащий Бонапарту. В четырёх клетях находились двадцать ящиков, в каждом из которых содержались наполеондоры на сумму в десять тысяч франков. То есть, в каждом ящике – пятьсот монет, всего – десять тысяч монет. Десять тысяч монет весом шесть с половиной граммов каждая… Вот и считайте.
Луддиты.
В последних книгах серии попадающиеся на глаза Шарпу английские газеты не устают трезвонить о громящих фабрики «луддитах», против которых правительство применяет войска. Что же это за «луддиты» такие грозные?
1790 год ознаменовался для революционной Франции среди прочего выпуском собственных бумажных денег. Практически сразу Англия наладила производство фальшивок. Экономическая война при Наполеоне вышла на новый уровень: не ограничиваясь ответной подделкой английских ассигнаций (Британцы Бонапарта «научили плохому» на беду всей старушке-Европе. Впоследствии Наполеон, начиная с кем-либо войну, предварительно засыпал жертву ворохом подделок), французский император решил удушить торговлю островитян, дабы лишить их «кавалерии Святого Георгия» (так прочувствованно облаянной главзлодеем «Дьявола Шарпа» Батистой). Император затеял континентальную блокаду, надумав отрезать англичан от единственного стоящего рынка сбыта, – Европы, благо местные корольки из опасения потерять трон бросались выполнять волю Бонапарта с готовностью, сделавшей бы честь самому вышколенному лакею. Доступ британским товарам был перекрыт, а тонкая струйка контрабанды (как без неё) обогащала таможенников и чиновную братию на побережье, но особенной роли не играла. Осечка вышла с Португалией (для португальцев лишиться торговли с англичанами означало умереть с голоду), затем с Россией как-то неловко получилось. Блокаду, навязанную Тильзитским миром 1807 года «тупые московиты» соблюдали из рук вон плохо. Затея с фальшивыми деньгами провалилась. Подобно тому, как из-за дефекта пишмашинки документы конторы Бендера говорили с дивным турецким акцентом, так и подделки Наполеона по вине незнакомого с кириллицей гравёра, спутавшего «Д» с «Л», обзавелись акцентом то ли вьетнамским, то ли японским. Надписи на банкнотах, размеры коих в те времена были не чета нынешним (135 на 185 мм) гордо гласили: «Объявителю сей госуЛарственной ассигнации платит ассигнационный банк двадцать пять рублей хоЛячею монетою» (Дошедшие до нас наполеоновские подделки нежно любимы ревнителями вечной отсталости матушки-Рассеи. Состояние фальшивых купюр идеальное, не в пример подлинным. На основании этого делается вывод: вот, мол, просвещённая Европа даже фальшивки печатала лучшего качества, нежели мы, сиволапые, свои настоящие. На деле же «холячие» в обращение не попадали, их хранили, как курьёз, а «натуральные» двадцатипятирублёвки в коллекции клали только тогда, когда они по причине крайней ветхости не годились уже в качестве платёжного средства).