Ситуация, однако, менялась довольно быстро, и вскоре перестройка покатилась валом, который сформировал очень своеобразную среду. И в этом смысле я могу сказать, что же дала перестройка всем присутствующим здесь... Она дала всем свободу. Свободу думать то, что хочется, и говорить, что думаешь.
Я могу разделить очень многие претензии, соображения и возражения. Например, относительно того, как развивалась наша экономика. Я могу дать свои объяснения, почему она развивалась именно так. Но хочу повторить, что при всех изъянах и бедах в результате у нас появилась свобода. Появилась в стране, где за свободу говорить, что думаешь, боролось очень немного людей. Совсем немного. А все остальные получили это просто как подарок.
Это было особое время и особое состояние душ.
А то, что из этого произошло дальше, — это уже зависело от нас самих. Какими мы оказались на тот момент — так у нас все и получилось.
Помимо исторических закономерностей, которые невозможно не признавать, были еще и субъективные причины. Одна из них и сегодня, на мой взгляд, является очень серьезной нашей проблемой — это чуть ли не патологическая неспособность смотреть хотя бы чуть-чуть вперед. Совершенная неспособность это делать.
В 1988 г. союзные республики говорили: “Давайте заключим новый союзный договор!” И тогда необходимо было что-нибудь делать в этом направлении, если действительно существовала идея, что страну нужно сохранить. Но в 1989 г., когда меня пригласили работать в правительство, там шли примерно такие разговоры, в частности с Леонидом Ивановичем Абалкиным. Я говорил:
— Леонид Иванович, разве Вы не чувствуете, чтоесли срочно не начать работу над новым, принципиально ином союзном договоре, то дело добром не кончится?!
На это он мне ответил следующее, и эту фразу я запомнил на всю жизнь:
— У Михаила Сергеевича нет времени.
Бесконечные заседания политбюро и секретариата — на работу по договору времени и не оставалось. Потом, правда, в 1990 г. оно появилось, но тогда момент для союзного договора был в политическом смысле упущен. Пришло самое время говорить об экономическом союзе с бывшими республиками СССР.
Кстати, атаки на идеологию, которая закладывалась в программе “500 дней”, были связаны не столько с набором мероприятий по стабилизации экономики и с приватизацией, сколько восходили к соображениям точно такого же плана. Нам прямо говорили: “Если вы сейчас начнете заниматься экономическим договором, то тогда никакого политического договора не будет вообще, потому что республикам от нас будет уже ничего не нужно”.
Мы полагали, что в противном случае у нас не будет никакого договора вообще и все развалится совсем. Но опять встретили абсолютное нежелание посмотреть вперед, осознать, что не мы проводим здесь некую политику. Мы можем только понять, куда идут события, почувствовать, куда идет развитие, куда идут шаги Господа в нашей стране. Это же Россия! В нашей стране можно надеяться только на то, что удастся хоть как-то направлять ход событий, что уж говорить о том, чтобы руководить ими!
Я считаю, что за все то время не было ни одной инициативы перспективного взгляда в будущее, поэтому и с экономическим союзом, который был чрезвычайно важен для решения тех проблем, которые встали перед нами потом, мы снова упустили все возможности. Так мы двигались все это время. И учитывая, что в стране не было гражданского общества, а из всех гражданских институтов у нас была только одна компартия, мы получили результат, который сегодня обсуждаем. Так и должно происходить в странах, где нет национальных гражданских институтов, которые в состоянии менять режимы, но не сохранять страну.
Теперь хотелось бы сказать несколько слов об экономических механизмах, которые управляли перестройкой. Наш анализ показывает, что начало было положено в 60-х годах. Именно тогда экономическая система, созданная в 30-е и 40-е годы, начала претерпевать изменения, которые со временем привели ее к нынешнему состоянию.
Ключевое изменение, о котором я говорю, заключается в малозаметном на первый взгляд факте. До середины 50-х годов государство централизованно определяло и пересматривало нормы производства. Но затем было принято удивительное с точки зрения прежней экономической системы решение: отныне нормы должны были пересматриваться на предприятиях, а платить по ним вменялось государству.
Через десять лет в экономике неизбежно наступил новый этап. Следующим шагом стали известные реформы Косыгина и Либермана. Предприятия получили самостоятельность при отсутствии ответственности, которой не было, поскольку предприятия не являлись собственниками.