Осмелев, даже про подружку свою в одном из писем сообщила:
«Но если бы Вы знали, как хочется рассказать людям хорошим, но от литературы далеким… Ведь они могли бы такую радость получить. Могу Вам сказать, что я послала кое-что своей подружке (она какой-то там менеджер или что-то в этом роде, большая умница), и она мне написала, что проревела над Вашим текстом, и теперь уже знает, что будет Вас вечно любить…» (9 ноября 2011 года).
И сразу же получила ответ.
«Гедройц ведь и вправду – не совсем я, и даже почти совсем не я. Моложе и резче, и веселей, и в текущей литературе чувствует себя посторонним.
Спасибо Вам за письмо, и за то, что впечатление от книги еще не прошло. И Вашей знакомой спасибо – за любовь. Это, кстати, еще одно и самое, может быть, важное отличие С. Г. от С. Л.: Гедройца можно любить; в него еще очень даже можно влюбиться. И вообще, я ему завидую: за десять лет он добился в литературе большего, чем я за первые тридцать» (10 ноября 2011 года).
Теперь думаю: откуда он знал, что «можно влюбиться»? Именно это со мной и произошло. Сейчас уж могу признаться.
Читала вслух друзьям и семье, а иногда даже писала ему об этом:
«А вот не поверите: мы вчера, усевшись на диванчике, вместе всей семьей, читали вслух Ваши замечательные эссе. Ну, я хотела, чтобы дети – тоже оценили. Я читала свое любимое –“Блюз для Джорджа”. 8 лет назад написанный текст, боже мой… И там: “А чужих – ты это имей в виду – никому не жалко, и это называется патриотизм”. И каждая фраза, каждая фраза – все про сегодня. (Только теперь, похоже, что американец – даже хуже, чем еврей. Но это временно. Оба хуже.)
Впрочем, кому я рассказываю…» (28 августа 2014 года).
Влюбилась так, что написала про Гедройца и в «Новой газете», и в «Вопросах литературы».
Конечно, понимала, что все эти мои заметочки, может, и не смеют видеть свет, но мне так хотелось, чтобы самые разные люди узнали про Гедройца и Лурье.
И он, который просто гений, даже какие-то хорошие слова мне говорил. Похоже, понял: барышня влюбилась, нельзя ее огорчать.
Поэтому, наверное, так тепло отозвался о моей статье про Гедройца в «Вопросах литературы»: «Это такая радость для автора – когда о его текстах пишут с такой великодушной приязнью. С таким пониманием. Одно из лучших переживаний вообще в жизни» (письмо от 11 апреля 2013 года).
Знал, что я волновалась очень из-за этого текста. И не мог не поддержать.
Вот же было мне счастье!
«Ой, Самуил Аронович…
Я, как кот Матроскин, расцвела: «я еще на машинке могу, и вышивать…» На самом деле – мне очень, очень радостно от этого Вашего письма. Хотя сейчас я бы все по-другому сделала, все бы изменила. Кроме одного, конечно. Восхищения тем, как Вы пишете.
Вот, честное слово, Самуил Аронович, попалась мне снова цитата про Бродского – и опять слезы на глазах. И не потому что я сентиментальная барышня.
А потому что там все: и Ваш талант, и наша жизнь, и судьба Бродского, и наша всех судьба, и горечь мира, и безнадежность, и – все равно – надежда… И мне так хочется, чтобы это прочитали все, кого я люблю. И вообще – все, которые хорошие.
Еще раз – огромное Вам спасибо за эту радость, ну и, что поделать, за эту горечь…
Еще хочу Вам сказать, что я счастлива, что у меня хоть на крохотный миллиметрик есть такой друг, как Вы. И я знаю, что мне надо и трудиться, и учиться, и думать, чтобы хоть чуть-чуть соответствовать. Да время уж ушло. Но все равно, хотя бы иногда…
Вот. Обнимите Ваших близких. И будьте, пожалуйста, здоровы! И радостны, и радостны!
Ладно?
Ваша Майя» (12 апреля 2013 года).
Наверное, смешно ему было от этих моих вскриков. Но виду не подавал. Терпел. Писал, чтобы я ему и другие свои тексты присылала. И я, редко правда, все-таки иногда осмеливалась. Даже какие-то свои заметочки на немецком языке, которые публиковала Süddeutsche Zeitung под рубрикой «Моя Германия», ему отправляла. А он читал, представляете?!
И каждый раз, каждый раз меня поддерживал.